Цена утопии. История российской модернизации - [18]

Однако такое предположение было бы неверным. Герцен был законченным правовым нигилистом. По его мнению, «преимущество» беззакония для будущего состоит в том, что, находясь на почве законности, невозможно совершить вожделенный прыжок из крепостного права в социализм. Ведь Запад именно из-за «привязанности» к правовому началу никогда не сможет перейти к социализму.

Развивая мысль о том, что в отсутствии уважения к правопорядку есть позитивные моменты, Герцен тут же проговаривается:

На первый взгляд совершенно ясно, что уважение к закону и его формам ограничило бы произвол, остановило бы всеобщий грабеж, утерло бы много слез и тысячи вздохнули бы свободнее… но представьте себе то великое и то тупое уважение, которое англичане имеют к своей законности, обращенное на наш свод.

Представьте, что чиновники не берут больше взяток и исполняют буквально законы, представьте, что народ верит, что это в самом деле законы, – из России надо было бы бежать без оглядки.

Жизнь полна якобы «странных сближений». Через двадцать два года, в 1881 году, И. С. Аксаков заметит:

Нас обыкновенно упрекают в недостатке чувства легальности, но если бы можно было себе представить такую губернию, в которой бы строго-настрого, безукоризненно честно стали бы применяться все тысячи статей всех 15-ти томов Свода законов, то, конечно, от такого навождения легальности – все население бежало бы вон, куда-нибудь в Азию, в безлюдную, безчиновную степь.

Нас спасает именно то, что вся эта казенщина претит нашей русской природе; что трудно даже найти между штатскими чиновника, который бы имел культ своего мундира, верил благоговейно в букву закона и в формальную правду; обыкновенно так: мундир нараспашку, а из-под мундира халат!

Все это, конечно, безобразно, исполнено внутреннего противоречия, но казенное благообразие было бы едва ли не хуже. Это уже благообразие смерти.

Весьма забавно наблюдать у двух выдающихся интеллектуалов тождественный импульс – бежать из России, в которой начнут исполняться законы, которая, не дай бог, станет превращаться в правовое государство!

Словом, прав был поэт-юморист Б. Алмазов, характеризуя правовые взгляды славянофилов (и не только) таким восьмистишием:

По причинам органическим

Мы совсем не снабжены

Здравым смыслом юридическим,

Сим исчадьем сатаны.

Широки натуры русские,

Нашей правды идеал

Не влезает в формы узкие

Юридических начал.

За этими шутливыми строками – огромная тема.

Ведь натуры действительно широки, кто будет спорить?

И во множестве случаев это громадный плюс, тут тоже спору нет.

Но в других ситуациях широта натуры оборачивается своей противоположностью.

Закон эту широту в рамки не ставил – а только произвол вышестоящих, позволяющий барину, который, по словам Сперанского, был рабом царя, чувствовать себя царем в отношении своих рабов – крестьян или солдат.

Многие образованные люди страны не желают жить в правовом государстве, и можно ли их за это упрекать? Ведь они, выросшие в другом мире, просто не понимают, что это такое.

Тут огромная психологическая проблема, нерешенная доселе.

От славянофилов и Герцена идет непрерывная традиция пренебрежительного отношения большой части русского общества к зафиксированным в законе правам человека, к политической борьбе и конституционализму.

Характерно замечание Герцена (1853) о том, что уже в начале 1830-х годов под влиянием Июльской революции 1830 года и восстания в Польше «в России потеряли веру в политику; там стали подозревать бесплодие либерализма и бессилие конституционализма». Не исключено, однако, что он задним числом приписывает русским людям чрезмерную прозорливость – ведь на этих идеях в большой мере строилась пропаганда уже раннего социализма, твердившего о мнимом правовом равенстве людей при капитализме и иллюзорном избирательном праве.

Конечно, удивляет, что люди, жившие в России в 1820-х годах, воспринимают либерализм и борьбу за конституцию как нечто беспомощное. А с другой, оно и понятно – волевые командирские методы решения главных проблем бытия для них были куда привычнее. После 1861 года подобный скепсис станет банальностью и для правых, и для левых народников.

Проблема была в том, что великую державу во второй половине XIX века на таком правовом «фундаменте» было не построить. Непонимание этого элитами обошлось России очень дорого.

Вместе с тем сказанное не нужно воспринимать упрощенно.

Не все русские дворяне обкрадывали казну и мыслили в категориях правового нигилизма. Многим из представителей «непоротых» поколений хотелось походить на спартанцев и римлян, а не на персонажей Гоголя.

Уже тогда были такие люди, подобные М. С. Воронцову и П. Д. Киселеву, понимавшие, что равнодушное отношение к праву и правопорядку является системной угрозой для будущего страны. И уже подрастали и взрослели не только будущие неподкупные юристы пореформенной поры, но и такие личности, как Б. Н. Чичерин.

Как зарождалось новое общественное настроение

Нам стыдно было бы не перегнать Запада. Англичане, французы, немцы не имеют ничего хорошего за собою.

А. С. Хомяков

Сама по себе идеологема «особого пути» – вещь не оригинальная… Порой это не лишено комизма. В странах Латинской Америки одно время пользовались популярностью клише, звучащие для нашего уха забавно и узнаваемо: «аргентинская державность», «особая чилийская всечеловечность», «перуанский народ-богоносец».