Цена счастья - [20]

Спенборо был идеальным любящим отцом, и восторг, вызванный рождением четвертого сына, был таким же, как при рождении первенца. Фанни и Серена сказали все, что от них ожидалось, и преуспели в этом настолько, что он почувствовал к ним сильное расположение и признался, что благодаря этому счастливому событию он испытал огромное облегчение.

— Вы же знаете, все эти потрясения, вызванные печальной кончиной моего кузена, и хлопоты, связанные с домом и переездом детей в Милверли, были для меня тяжелым испытанием. И кто знает, что могло бы случиться? Но Джейн просто бесподобна!

Фанни и Серена снова принялись его поздравлять; и Хартли просиял:

— Очень любезно с вашей стороны! Я знал, что вы обрадуетесь, и решил, что вы будете первыми, кто узнает об этом событии. Мы хотим наречь сына Фрэнсисом и надеемся, что вы, леди Спенборо, согласитесь стать одной из особ, которые возьмут над ним попечительство.

Порозовев от смущения, Фанни сказала, что она будет счастлива, а Серена, заметив, что ее мачеха на самом деле тронута, решила про себя простить Джейн за то, что та превратила южную лужайку в обыкновенный цветник, и даже предложила Хартли отужинать у них во Вдовьем доме. Того не надо было уговаривать, поэтому они распорядились расседлать его лошадей и приготовить ужин.

Хартли уселся в высокое кресло около камина и рассказал им за несколькими стаканами шерри о том, что сказал доктор о состоянии его жены, и о том, как акушерка восхищалась ее мужеством, и о тех забавных вещах, которые наговорили старшие дети, когда узнали, что Господь послал им братика.

Прошло еще немало времени, прежде чем эта тема была исчерпана. Наконец Хартли уже нечего было рассказывать, и тогда он заметил, что не должен больше утомлять хозяек дома, похвалил кухарку Фанни за прекрасную приправу к оленине и вдруг произнес:

— Ротерхэм все-таки привез своих гостей на святочный бал. Когда доктор Клифф мне об этом сообщил, я просто не поверил, но, похоже, это правда. На следующий день я виделся с Орреллом, и он все подтвердил. Странный шаг с его стороны, не правда ли?

— Он решил развлечь молодых людей, — спокойно сказала Фанни.

— А-а-а, я так и понял. Конечно, в этом нет ничего предосудительного, однако не ожидал, что Ротерхэм так уронит свое достоинство. Я не очень хорошо с ним знаком, но он всегда казался мне заносчивым — один из этих гордецов, которым на всех наплевать! Хотя Оррелл уверяет, что на балу тот вел себя учтиво и дружелюбно. Эта Лейлхэм была рада до смерти, что тот танцевал с ее дочерью и больше ни на кого не обращал внимания, а сразу же после этого отправился к карточному столику. «Вы бы только посмотрели на лица других мамаш!» — сказал мне Оррелл. Правда, к чаю Ротерхэм вернулся в зал, потанцевал со своей кузиной, а потом пригласил какую-то девушку, у которой не было партнера. Все решили, что с его стороны это очень мило, а Лейлхэм даже слегка приуныла. Этот рейнский крем превосходен, леди Спенборо. Какой прекрасный ужин! Я скажу Джейн, что у нас в Милверли так не готовят.

Фанни невольно покосилась на Серену, чтобы убедиться, разделяет ли та ее изумление. Но увидела на лице девушки одно лишь одобрение.

Когда Спенборо уехал, она решилась спросить, не удивилась ли Серена поведению Ротерхэма, и получила отрицательный ответ.

— Правда не удивилась? А я с трудом поверила своим ушам. Я и не знала, что маркиз так дорожит твоим мнением.

— Нет, что ты. Кто бы ни сделал ему выговор, результат был бы таким же. Когда Ротерхэм вытворяет подобные вещи, это происходит не от осознанного ощущения собственной значимости или презрения к людям более низкого положения, а от какой-то небрежной высокомерности. Я ему об этом уже не раз говорила. Маркиз имел несчастье потерять отца, когда еще учился в школе, — как мне кажется, это был весьма уважаемый человек. Папа говорил, что все люди трепетали перед ним, потому что он был настоящий аристократ. Но гордость не позволяла ему пренебрежительно обращаться с людьми, а, наоборот, побуждала обходиться с ними с неизменной любезностью. Нам он казался очень важным, потому что даже в те времена, когда папа был молод, его считали старомодным. Но леди Ротерхэм была несносной гордячкой! Ты не знала ее. Уверяю тебя, ее просто раздувало от самонадеянности и сознания собственного величия, что было совершенно невыносимо. Она воспитала в троих своих детях, и в особенности в Айво, такое чувство превосходства над другими, что они считали возможным вести себя как им вздумается — ведь поведение Бэрфордов нельзя даже обсуждать! Ну а что касается чувств других людей, то она их просто не замечала.

Эгоизм леди Ротерхэм был тоже беспределен. Все обязаны были уступать ее капризам. Понятно, почему Айво вырос таким заносчивым, удивительно лишь, что его высокомерие неосознанно, оно не проистекает, как в случае с его матерью, от самонадеянности. Его никогда не учили думать о чем-либо другом, кроме собственного удовольствия, но характер у Айво был неплохой, и он не стремился оскорблять чувства других людей. Все объясняется его невниманием к окружающим. Если удается внушить ему, что он ведет себя плохо, он тут же пожалеет об этом.