Цена посвящения: Время зверя - [165]

Карина отметила, что теперь у Глеба смеются глаза, а на губах кривится улыбка, словно они, губы, силятся не пропустить наружу боль и кровь, скопившиеся под сердцем.

— Так я и сколотил первый миллион. Как павиан. — Глеб сделал обезьянью рожу. — Правда, правда! Кооперативы только разрешили. А я тогда председателем студенческого совета был. Увидел, как вьетнамцы на себе тюки с барахлом в общагу тащут. И сразу сообразил, вот он — миллион. Пошел к декану и добился, чтобы общагу передали студентам в самоуправление. Модное тогда слово было, декан мне долго руку тряс за инициативу. Получил я ключи от входной двери, поставил на пост двух боксеров-полутяжей, чтобы порядок блюли. Отловил старшего среди узкоглазых и назначил плату за вход и выход. Уж не помню сколько с тюка.

— И на этом сделал миллион? — усомнилась Карина.

— За семестр! — Глеб усмехнулся. — Не веришь? А ты посчитай, сколько вьетнамцев за день снует туда-сюда. И каждый на себе по пять баулов норовит принести-унести!

Официантка принесла заказ. Сноровисто расставила бутылки, блюдца и рюмки. И пропала в толпе.

Глеб открыл бутылку шампанского. Налил до пенистой горки в бокал Лизы.

Осмотрел этикетку на бутылке французского коньяка.

— Порядок, из моих запасов, — объявил он, указав на крохотную метку к нижнем углу.

Налил в рюмочки-наперстки Карине и себе.

— За что пьем?

Он спохватился и посмотрел на Карину. Она отрицательно повела головой. Первой чокнулась с его рюмкой, потом с Лизиной.

— За мертвых уже сто раз пили. Давайте за нас, живых. Красивых и удачливых!

Лиза выдавила кислую улыбку и сделала большой глоток.

Глеб лишь дрогнул уголком губ.

— Хороший тост. Короткий и четкий. Тебе в рекламе надо работать.

Он медленными глотками выцедил коньяк. Прикусил лимон.

— Хочу еще про обезьян! — Карина отставила полупустую рюмку.

— Без проблем, — с готовностью отозвался Глеб. — Тем более что обезьяны научили меня любви.

Карина подняла брови, изобразив немое удивление.

— Без пошлостей! — предупредил Глеб. — На полном серьезе, что такое любовь я понял еще в кружке. Насмотрелся, осознал и сделал выводы. На всю жизнь. В те годы особо талантливых пионеров привлекали в качестве дармовой рабочей силы в лаборатории. Меня угораздило попасть к одному лысому «кадидубу». Вот фашист был так фашист! Три года подряд ставил опыты на мартышках. Вколет им свой препарат, а потом ждет, когда они сдохнут. Все в журнале фиксирует. Каждый этап агонии. А потом потрошит обезьянок и смотрит, а в каких это конкретно тканях наш препарат отлагается.

— Фу, гадость! — Лиза, внимательно слушавшая и не спускавшая глаз с Глеба, отвернулась.

— Дура, «кандидуб» мечтал докторскую защитить! На костях мартышек в рай попасть.

— А где же любовь? — Карина переключила внимание на себя.

Он указал глазами на рюмку Карины. Она неуверенно пожала плечами. Глеб капнул в ее рюмку добавку, до краев налил себе.

— Любовь была, какая нам и не снилась! — вздохнул он. — Только этот фашист вдоль клеток пройдет и препарат вколет, так такое начиналось! Клетки трещали, прутья гнулись. Мартышки всеми правдами и неправдами спариваться пытались. Через решетки! Самое странное, что они не могли знать, что через минуту начнут умирать. — Глеб неожиданно замолчал, пощипал бородку. Пальцы заметно подрагивали. — Вот такая любовь. Накануне смерти.

— Это тост? — Карина подняла свою рюмку.

— Да.

Они через края рюмок посмотрели друг другу в глаза.

Взгляд Глеба неожиданно нырнул в ее зрачки и, Карина отчетливо почувствовала, окунулся в мозг. Борясь с наваждением, она прикусила губку. Но боль не помогла. Воля уже покорно, пластилиново мялась в мертвой хватке Глеба.

Спасла Лиза.

— Глеб, а кто петь будет? — неожиданно вклинилась она.

— Шаман, — коротко ответил Глеб.

Секундного сбоя хватило, чтобы Карина выскользнула. Этого он не мог не понять, увидев спокойную, очень взрослую улыбку на ее губах. И уверенный взгляд.

Глеб резким движением опрокинул в рот рюмку. Задержал дыхание.

— Группа так называется?

— Самый настоящий шаман. Из племени навахо[64].

— Это так круто?

— Очень круто, — серьезно ответил Глеб.

— Да?

— Да! Если я его за свои бабки из Штатов привез.

Он обвел взглядом зал. Публики стало заметно меньше. Волна случайных тусовщиков схлынула. Остались только свои да те новенькие, которым все здесь пришлось по вкусу.

Менеджер зала попал в поле взгляда Глеба. Его как магнитом подтянуло к их столику.

— Не пора начинать, как считаешь? — Глеб задал вопрос, как отдал команду.

Мужчина осклабился.

— Абориген уже выпил, курнул и даже подул в гримерке для наших ребят в дудку. Я не слышал, но ребята хвалили.

Глеб взглядом оттолкнул его от себя.

Мужчина протиснулся между столиками к сцене. Взял оставленный музыкантами микрофон.

— Друзья, прошу тишины!

Шум в зале медленно осел. Последних из громко говорящих попросили заткнуться соседи.

— Такого в нашем клубе еще не было! Самый настоящий шаман великого племени навахо! Седой Волк из рода лягушки, клана волка[65]. Он будет играть… Нет, не для нас, как вы могли подумать. Он будет играть для древних богов своего народа! Прошу, Седой Волк!

Через зал проследовал мужчина с длинными седыми прядями, свисающими на плечи. Ничего шаманского в нем не было. Обычная ковбойка навыпуск, мешковатые джинсы и стоптанные сапоги. Взойдя неверной походкой на сцену, мужчина повернулся к залу лицом.