Цена крови - [67]

Грег вернул посылку на пол.

— Думаю, мистер Фицрой спустится за нею позже.

— Да, наверное. — Тим замешкался по другую сторону стола. — Грег, я тут кое о чем подумал.

Его сменщик хмыкнул.

— Вредное занятие.

— Нет, серьезно. Я размышлял о мистере Фицрое. Сижу здесь уже четыре месяца, а еще ни разу его не видел. Он не спускается за почтой. Не выводит машину. — Тим махнул рукой в сторону посылки. — Я даже ни разу не сумел поговорить с ним по телефону, всегда общаюсь с автоответчиком.

— А я его вижу почти каждую ночь, — заметил Грег, раскачиваясь на задних ножках стула.

— Ага, вот и я о том же. Ты видишь его по ночам. Уверен, ты ни разу не видел его до захода солнца.

Старик нахмурился.

— Ты к чему это клонишь?

— Я о тех убийствах с обескровленными жертвами. Думаю, это дело рук мистера Фицроя. Он вампир, вот что.

— А я думаю, что ты спятил, — сухо заметил Грег, со стуком возвращая передние ножки стула на пол. — Генри Фицрой — писатель. Нельзя ожидать от бумагомарателя, чтобы он вел себя как обычный человек. А что касается вампиров... — Он протянул руку и достал из старого кожаного портфеля экземпляр дневного таблоида. — Думаю, тебе следует это прочесть.

«Лифс» уверенно лидировали после серии из семи игр, а потому первая страница была посвящена хоккею. Анике Хендл пришлось перебраться на вторую.

Тим прочитал статью, хмурясь, если попадались длинные слова. Когда он закончил читать, его сменщик поднял руку, предваряя комментарий, и перевернул для него страницу. Энн Феллоуз не пыталась в своей статье взывать к разуму читателей, она взывала к их чувствам, и это здорово у нее получилось. Она винила во всем СМИ, признавая собственную причастность и требуя отказаться от тактики запугивания. «Неужели на наших улицах мало настоящих ужасов, чтобы мы создавали новые?»

— Значит, все, что писали о вампирах, просто выдумки?

— Похоже на то.

— Им лишь бы экземпляр продать. — Тим презрительно покачал головой. Он вернул газету, постучав по фотографии на первой полосе. — Полагаешь, нашим в этом году удастся дойти до финальной серии?

Грег фыркнул.

— Думаю, это вероятнее, чем то, что Генри Фицрой вампир. — Он отсалютовал на прощание своему сменщику, затем поднялся из-за стола, чтобы открыть дверь и впустить миссис Хьюз с ее мастиффом.

— Фу, Оуэн! Джентльмену не нужны твои поцелуи!

Вытирая лицо, Грег смотрел, как огромный пес ворвался в лифт, волоча за собой хозяйку. Вестибюль всегда почему-то уменьшался в размерах в тот момент, когда по нему проходил Оуэн. Охранник проверил замок на внутренней двери — защелка была туговата и не всегда вставала на место, так что придется отчитать слесаря, — а потом вернулся за стол и снова взял в руки газету.

Запах типографской краски и шелест газетных листов заставили его замереть, пробудив в памяти то дежурство, когда статьи о вампирах впервые появились в газетах. Грег вспомнил реакцию Генри Фицроя на газетный заголовок и вдруг понял, что кое в чем Тим все-таки прав. Он ни разу не видел этого жильца до захода солнца.

— И все же, — старик покачал головой, — у человека есть право выбирать, в какие часы работать, а в какие отсыпаться. — Но он все никак не мог вычеркнуть из памяти звериную ярость, промелькнувшую на доли секунды в глазах молодого человека. Как не мог избавиться от неприятного ощущения, что его затылка легко коснулись ледяные пальцы.

* * *

Когда дневной свет перестал властвовать в городе, Генри пошевелился. Он ощутил простыню, укрывавшую его обнаженное тело, каждую ниточку, прикасавшуюся к коже. Ощутил легкое движение воздуха, коснувшегося его щеки, как дыхание ребенка. А также дыхание жизни трех миллионов людей, обитающих вокруг, и чуть не оглох от этой какофонии, но в конце концов сумел продраться сквозь нее и снова погрузился в тишину. В самую последнюю очередь он ощутил самого себя. Резко раскрыв глаза, вампир уставился в темноту.

Его раздражало то, как он теперь просыпался, раздражала растянувшаяся на несколько мгновений уязвимость. Если за ним когда-нибудь придут, то именно в это время: не в часы забвения, а в мгновения между светом и тьмой, когда он почувствует вонзившийся в его сердце кол и поймет, что это смерть, но ничего не сможет сделать.

С возрастом ощущение уязвимости начало приходить все раньше — прибавляя каждый раз по несколько секунд.

Много веков назад он спросил у Аннабель, как у нее это происходит.

— Я как будто просыпаюсь после глубокого сна: вот меня нет, а в следующее мгновение я уже здесь.

— А тебе что-нибудь снится?

Она перекатилась на бок.

— Нет. Нам не снятся сны. Таким, как я.

— Наверное, мне будет очень их не хватать.

Улыбаясь, она провела ноготком по его бедру.

— Мы учимся видеть сны наяву. Показать, как? Иногда, сразу после пробуждения, ему казалось, что он слышит голоса из прошлого — друзей, возлюбленных, врагов, один раз даже услышал, как отец кричал, чтобы он поторапливался, иначе они опоздают. За четыре сотни лет он не подобрался ближе к тому, что смертные называют сновидениями.

Генри сел в постели и потянулся, но тут же замер, почуяв что-то неладное. В абсолютной тишине он слез с кровати и, бесшумно двигаясь по ковру, подошел к двери спальни. Если в квартире был кто-то живой, он это поймет.