Целое лето - [37]

— В сущности, задача простая, — говорил он. — Входим со служебного входа, ключи имеются. Пациент в палате два ноль шесть, это вот здесь, в конце коридора. Палата интенсивной терапии, поэтому перед палатой сестринский пост. Против медперсонала насилия не применять ни при каких обстоятельствах («Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?» — вспомнилось некстати). В крайнем случае оттеснить и блокировать. Но не отвлекаться. В палату входим все. Повторяю: все. После того, как я отключу аппаратуру, берём его. Я введу ему успокоительное, но на это всерьёз рассчитывать не стоит. Объект чрезвычайной физической силы. Кроме того, у него очень высокий болевой порог. В рукопашной схватке против него и Валуев — хомячок. Считайте, что вы берёте живьём медведя. Действовать быстро, резко, слаженно. Наручники — минимум три пары. То же на лодыжки. Затем грузим на носилки и быстро уходим тем же путём. Ясно?

— Так точно… — прозвучало неуверенно, и тут же: — Товарищ полковник, разрешите вопрос?

— Разрешаю.

— Если это такой монстр, как вы говорите, он должен был у нас по ориентировкам проходить…

— Не проходил. Во-первых, он с Дальнего Востока и как к нам попал, пока неясно. Во-вторых… впрочем, это не важно. Просто имейте в виду, что на счету у него как минимум девять убийств, и все — голыми руками. И жертвы — не женщины и дети, а хорошо подготовленные бойцы. Да, и ещё: калечить разрешаю. А теперь по машинам…

Бабушка проснулась и прогнала Глеба, сказав, что Андраник вечно сгущает краски, а на самом деле всё уже почти хорошо. И правда, она говорила почти нормально, не шепелявя, и только уголок рта всё ещё немного свешивался. Сейчас её поставят капельницу, она отоспится — и завтра будет как новенькая… Впрочем, за книги и леденцы она поблагодарила, особенно за книги, за все книги… Автобус уже не ходил, и Глеб потопал по поздневечернему городу — забитому беспорядочно припаркованными машинами и почти безлюдному. Похоже, жизнь здесь действительно прекращалась после наступления темноты…

Только за поворотом на Пионерскую из освещённой двери пивного бара «Креветко» донесся многоголосый разговор на басах; Глеб покосился в ту сторону и ускорил шаг. До дома оставалось пройти метров пятьдесят, когда краем глаза он заметил быстрое движение слева внизу. Рефлексы сработали быстрее, чем соображалка: Глеб резко присел и повернулся в ту сторону, одновременно скидывая с плеча почти пустой, к сожалению, рюкзачок… Он успел увидеть жёлтые светящиеся глаза прежде, чем стремительное тяжёлое тело волка ударило его в плечо и опрокинуло на спину. Глеб ударился затылком об асфальт, и мир озарился яркой вспышкой.

Впрочем, сознания он не потерял, просто на какое-то время перестал воспринимать действительность такой, какова она есть; всё вдруг сделалось малоцветным, но чётко очерченным — как в эстетских анимешках; Глеб видел себя одновременно и с обычной точки, в данном случае от земли, и сверху, и сбоку, и откуда-то ещё, он не мог понять… Эмоции, в том числе и страх, отключились начисто, остался голый холодный расчёт. Волк по инерции проскочил его, не устоял в развороте, упал на бок, тут же вскочил, в полпрыжка вернулся — и вцепился в рюкзак, который Глеб ему специально подставил. От волка несло болотом. В два рывка головой он разорвал рюкзак, оттуда вылетела пустая пластмассовая банка из-под селёдки — и тот странный пульт, который Глеб подобрал возле автобуса и про который просто забыл. Автобус… волк… бабушка и волк… и опять волк… что-то здесь было не то. Глеб схватил пульт — и тут же ощутил на запястье волчьи зубы. Сейчас он откусит мне руку… Ледяное спокойствие охватывало его всё сильнее. Волк промахнулся, схватил руку не клыками, а коренными зубами — и сейчас жевал её, выталкивая языком, подсовывая под страшные клыки и резцы — Глеб же, другой рукой вцепившись волку в загривок, давил в другую сторону, давил изо всех сил… Потом пульт как-то странно дёрнулся у него в руке, и в тот же миг волк обмяк — будто из него вытащили все кости. Он сразу стал страшно тяжёлым. Глеб едва вылез из-под него и выволок остатки рюкзака — почему-то казалось, что это важно. И тут услышал:

— Стоять! Стоять, сцука такая! Р-развелось без спросу!..

И бабахнул выстрел.

Глеб на четвереньках, подобно волку, метнулся к углу дома, упал. Встал. Выглянул из-за угла.

Быстрым неверным шагом подходил, почти подбегал, здоровенный парень в распахнутой кожаной куртке поверх тельняшки. В руке у него был пистолет, направленный на волка. Шагах в пяти от волка он остановился и выстрелил. Волк подпрыгнул, завизжал, упал, свился в кольцо, пытаясь укусить себя за бок. Парень выстрелил ещё. Волк пополз, скуля, волоча безжизненные задние лапы.

— И контрольный — в голову… — прохрипел парень.

Глеб побежал. За спиной ударил четвёртый выстрел.

«А я весь, до мозга костей, пропитан сознанием, что рано или поздно моей жизни придет конец, и потому я гоню от себя сон, хотя в то же время жажду его, пускаюсь даже на всякие уловки, чтобы уснуть. И засыпаю я всегда с болью, с мучением. Я знаю это, потому что мне случалось просыпаться через секунду, еще чувствуя себя оглушенным, как от удара. И даже во сне я не знаю покоя. Меня одолевают все те же дневные заботы, только в искаженной форме — точно хоровод ряженых, в звериных масках и с рогами.