Целитель - [64]

— Значит. И потому я беспокоюсь за тебя.

Правильней было бы сказать «боюсь».

— А я за тебя. — Нел улыбнулась. — Поэтому так просто ты от меня не отделаешься.

Она высвободила руки, отстраняясь.

— Что дальше?

Альмод поднялся.

— Дальше у нас полно больных. — Улыбнулся в ответ на изумленный взгляд. — Ты моя ученица, не забыла? И пока мы с ними возимся, между делом разузнаем, пережил ли пожар кузнец. И еще тебе нужно придумать для Ивара, с чего вдруг охотница решила задержаться в Мирном.

— А что, это не очевидно? — хмыкнула Нел. — То, зачем послал меня орден, выполнено, от бедолаги и следа не осталось. А я теперь отдыхаю в объятьях одного потрясающего мужчины. Должны же и у убийцы быть маленькие радости.

Альмод не удержался от любопытства.

— Откуда ты вообще про них знаешь?

— Проходил один. Наша деревня стояла на тракте, много чужаков было. Остановился у нас и задержался на несколько дней. Мать часто привечала проходящих… — Нел запнулась. — Проходящих мужчин, этим и жила. Тот охотник много не рассказывал, но я запомнила меч. Узор на металле уж очень странный. Потом, уже когда попала к чистильщикам и увидела небесное железо, вспомнила, покопалась в библиотеке. Нашла немногое, но… Пока хватило. — Она пожала плечами. — Я же не собираюсь направо и налево рассказывать о тайнах ордена.

Альмод кивнул. На первое время сойдет. Потом… потом будет видно. Сейчас он не мог поручиться, что доживет до завтра. Прямо как в старые добрые времена в ордене. Будь они прокляты, те старые, добрые…

— А мне обязательно не отходить от тебя ни на шаг? — спросила Нел уже у самой двери. — Кузнеца я могу поискать и сама. Скажем, мне нужен новый нож, потому что спьяну куда-то дела свой. А как в дороге без ножа?

Отпускать ее одну не хотелось. Но, с другой стороны, не превращаться же в няньку. Потому Альмод кивнул.

— Хорошо. Потом найдешь меня в лагере. Едва ли я успею закончить с больными до твоего возвращения.

Один загон для больных превратился в два — это было видно издалека. Подходя ближе, Альмод услышал кашель и бормотание. Остановился послушать, о чем говорят.

Три семьи больных в городе, и появились умершие. Но некоторые к целителю обращаться отказались наотрез. Одна семья просто заперлась в доме вместе со всеми гостями, заявив, что лучше честно отправиться к Творцу, чем навек погубить душу, соприкоснувшись с плетениями.

Альмод усмехнулся, входя в загон. В другое время он сказал бы, что глупость наказуема, а потому — туда и дорога, если не боятся, что Творец сочтет их самоубийцами. Сейчас сделал очередную мысленную зарубку. Еще одно полено в костер будущего пожара.

Мать Ульрика поила старика. Выпрямилась, заметив Альмода, осенила его благословением в ответ наприветствие, снова склонилась над больным. Альмод огляделся. Никто за ночь не умер, и хвала Творцу. Считать новых зараженных он не стал. Навскидку — дюжины две. Он двинулся к ближайшему из новых — осмотреть.

— Не подходи! — закричал тот. — Не дамся!

Парень попытался сесть, снова рухнул на лежанку. Альмод усыпил его.

Наверное, этого следовало ожидать — одаренные пустых за равных не держали, и сам Альмод, хоть и был неизменно вежлив, не водил с ними даже приятельских отношений. В столице жил среди себе подобных, а в Мирном ему никто не был нужен. Так стоит ли удивляться тому, что пустые теперь сочли виновниками своих бед того, кто их считал по сути никем? И все же… Как-то очень быстро опасливое благоговение сменилось ненавистью. Как будто нашептал кто.

— Не обращайте внимания, господин целитель, — сказал парень с соседней лежанки. Закашлялся, перевел дыхание. — Бредит он. А я встану — в ноги вам поклонюсь и век служить буду.

Нужна Альмоду его служба…

А, может, и в самом деле нашептали. Кто-то ведь донес до убийцы — или того, кто послал убийцу — что Альмод расспрашивает про пожар и чистильщиков. Лагерь большой, и интерес свой Альмод не скрывал, но и не кричал на каждом углу.

Он задумчиво покосился на Ульрику, обтиравшую влажной тканью мечущегося в бреду мужчину. Надо отдать ей должное — преподобная мать занималась не только молитвами. Уход за больными — работа тяжелая и грязная, и Ульрика от нее не отказывалась. Переворачивала с боку на бок бессознательных, чтобы не образовывались пролежни, обмывала и обтирала, носила воду, и все это — с неизменной доброжелательностью на лице. Не зря жители Мирного были готовы молиться на преподобную мать, и каждый считал своим долгом, встретив ее на улице, остановиться и поговорить.

Поговорить…

Женщина снова укрыла больного одеялом, примерилась к тазу с водой. Альмод, обезоруживающе улыбнувшись, предложил помочь — дескать, он мужчина, а у преподобной матери и без того, наверняка, спина болит. Она отказываться не стала.

Альмод донес таз до помойной ямы рядом с отхожим местом. Не такой уж тяжелый он был, хотя для немолодой женщины, наверное, ноша изрядная. Выплеснул грязную воду.

Вернувшись, выслушал благодарности, поддержал Ульрику под локоть, предложив присесть на лавку и немного отдохнуть. Преподобная мать грузно уселась, опершись на стену, кое-как сколоченную из молодого леса — хорошие бревна все шли на срубы для новых домов. Альмод забеспокоился, что хлипкая стенка не выдержит, и на всякий случай приготовился ловить жерди перекрытия и лапник, заменявший крышу. Ульрика тяжело вздохнула — и сказала, что много кому приводила в пример господина целителя как образец бескорыстного милосердия…