Целитель - [29]

— Год нужна не была, а теперь и подавно. Ровню нашел. А ты все надеешься и облизываешься, дура. Так что не ломайся.

— Уйди. Разбудишь…

— Да срать я хотел. Надоело кругами бегать.

Лин ахнула. Ждать, чем это кончится, Альмод не стал, плетением вытащил незадачливого ухажера. Тот разразился непотребной бранью. Пьяный балбес.

Лин выскочила из шалаша, держа на руках ребенка. Лица его не было видно, только слипшиеся от пота волосенки и край посиневшего уха. Надо посмотреть на него поближе. вот только разберется с этим…

— Господин целитель, я не… Я говорила…

Мужчина попытался вырваться, но сгустившийся вокруг тела воздух держал крепко. Пьяный снова выругался, скучно и предсказуемо, досталось и Лин, и самому Альмоду, который тут взялся приличным людям приказывать, куда ходить, а куда нет.

Альмод молча смотрел. Внутри все сильнее разгорался гнев. Не на старателя — это ничтожество не вызывало в нем ничего, кроме брезгливости. На весь мерзкий городишко. На бестолковых людишек, которые не в состоянии выполнить простой приказ — ради собственного же блага, между прочим. На Харальда, который сперва недоглядел за огнем в собственном доме, а теперь боялся вызвать недовольство выживших, хотя они все равно будут недовольны, люди всегда недовольны, сколько им ни дай.

Да какого демона он вообще пытался что-то для них сделать? Пусть хоть все передохнут, туда и дорога.

Взгляд у него, видимо, стал совсем нехорошим, потому что пьяный мигом протрезвел, красная морда сменила цвет на серо-синий. Линн расплакалась, повторяя, что она просила, правда, просила.

Альмод перевел взгляд с пропойцы на нее.

— Этот тип тебе чем-нибудь дорог?

Глава 10

— Ничего не было, господин целитель! — всхлипнула Линн.

— Да мне плевать, с кем ты и как. Я спрашиваю, это существо тебе дорого? Или просто один из тех, кто не прочь поживиться там, где отпор дать некому?

Линн замотала головой. Как хочешь, так и понимай.

— Он. Тебе. Нужен? — медленно повторил Альмод, начиная звереть.

— Господин целитель, отпустите! — взвыл мужик.

Линн снова мотнула головой.

— В ноги пал бы, если бы мог, — продолжал пьяный. — Никогда больше…

— Это точно, — сказал Альмод, останавливая ему сердце. — Никогда больше.

На честь прачки ему было плевать, на сплетни в свой адрес тоже, но чтобы какой-то пустой пропойца крыл его в лицо непотребными словами?

Он распустил плетение, сгущавшее воздух. Тело осело мешком, хрипя и дергаясь, на штанах расплылось мокрое пятно. Линн взвизгнула не своим голосом и все-таки упала в обморок, выронив ребенка.

Альмод, метнувшись, едва успел подхватить малыша. Кто-то завопил, но Альмоду было не до того. Ребенок не кричал. Беззвучно дернулся, словно пытаясь зайтись кашлем, ухватил ртом воздух, снова и снова, губы казались уже не синими, а почти черными.

— И ребенка сейчас убьет, нелюдь! — заверещал женский голос. — Мужика убил, и хозяйку евойную, а теперь и дитя… Вон, задыхается.

Альмод выругался вслух, оправдываться было некогда. Плюхнулся на землю, скрестив ноги, уложил малыша поперек колен, торопливо стаскивая курточку и рубашонку. Грудь ребенка судорожно вздымалась, и с каждым движением словно проваливались промежутки между ребрами и ямки над ключицами. Альмод сунулся в сумку, вытряхнув рядом с собой обрезки перьев. А так надеялся, что не пригодятся… Оглядевшись, притянул из шалаша свой нож.

— Зарежет, как пить дать зарежет! — причитал тот же голос. — Да что ж это деется!

Альмод ухватил нож за самый кончик, точно перо. Подвинул ребенка так, чтобы голова запрокинулась, левой рукой прощупывая хрящи гортани. Творец милосердный, до чего же все мелкое!

— Да что ж вы смотрите, мужики! При всем честном народе нечисти жертву приносит!

Альмод не глядя отшвырнул кликушу: копаться в разуме — впрочем, он здорово сомневался, что у бабы вообще есть разум — было некогда. Визг взвился до нечеловеческой высоты и стих. Что-то зазвенело — кажется, опрокинулся котелок.

Нащупав нужный хрящик, Альмод воткнул в него самый кончик ножа.

Кто-то помянул Творца, кто-то демонов, кто-то рванулся к нему. Альмод поднял голову, рявкнул:

— Прочь!

Люди шарахнулись, точно испуганные лошади, тот, что оказался ближе остальных, так отчаянно кинулся назад, что потерял равновесие.

— Первого, кто сделает хоть шаг ко мне, убью, — предупредил Альмод.

Вставил стержень пера в рану, еще одно перо. Третье? Нет, некуда.

Кто-то шевельнулся. Альмод уронил на него галлон воды. Мужик скорчился, воя в ужасе. На краю поля зрения кто-то понесся прочь.

Ребенок не дышал. Альмод выругался, подтолкнул почти угасшее сердце. Дернулись ребра, раздвигаясь, засвистел воздух, проходя сквозь перья.

Альмод на миг прикрыл глаза. Снова потянулся к нитям. Заколебался. Может быть, стоит убрать пленки тем же плетением, которым он убивал попавших в тело тварей, а потом вычищал вызванное ими омертвение? Сумеет ли он плести настолько точно? Одно дело — поймать довольно крупную, в четверть дюйма диаметром, тварь, другое — осторожно пройтись по самой поверхности оболочек дыхательных путей. До чего же все маленькое, просвет под голосовыми связками меньше пятой части дюйма, и это без поправки на отек. Зачем Творец вообще создал детей? Пусть бы все появлялись на свет уже взрослыми! Было бы куда меньше хлопот.