Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - [9]

Новая команда Буша критиковала Клинтона и Гора в ходе избирательной кампании 2000 года за то, что в вопросах внешней политики они придавали слишком большое значение тесным личным взаимоотношениям с президентом Борисом Ельциным и премьер-министром Виктором Черномырдиным. По иронии судьбы Буша-старшего обвиняли в такой же привязанности к Михаилу Горбачеву. Но как бы ни пыталась новая команда Буша строить свою внешнюю политику с государствами, а не с индивидуальными политиками, она не могла игнорировать вопросы внутренней политики и персоналий в России. На первой же встрече с Путиным в Словении в июне 2001 года Буш уделил особое внимание установлению личных отношений со своим русским коллегой.

После террористических актов против США 11 сентября 2001 г. президент Буш неожиданно вышел на совершенно новый комплекс идей относительно внешней политики, который был гораздо ближе философии Рональда Рейгана и Вудро Вильсона, чем его собственного отца или Ричарда Никсона. В нескольких важных выступлениях он провел мысль о том, что является сторонником пересмотра системы международных отношений, а не их сохранения^{21}. Опубликованная осенью 2002 года доктрина «национальной безопасности» Буша делает защиту свобод личности во всем мире четко провозглашенной целью американской внешней политики. Во многих регионах мира, объяснял президент, свобода личности может быть обеспечена только путем смены режима. После 11 сентября Буш, по крайней мере риторически, стал ближе к сторонникам преобразования режимов и дистанцировался от сторонников поддержания баланса сил^{22}. До настоящего времени, однако, Буш старался избирательно продвигать вильсонианские идеалы. Если, например, на Ближнем Востоке Буш и сторонники преобразования режимов в его администрации были готовы укреплять демократию, даже если это означало применение силы, то они не проявили особого энтузиазма в использовании такой же стратегии в отношении России. После 11 сентября Буш еще более энергично стал сближаться с Путиным как с союзником в войне с терроризмом. Команда Буша была более чем счастлива перейти от политики игнорирования России к политике тесных связей с ней, тем более что Россия не препятствовала созданию американских военных баз в Средней Азии. Это сближение, однако, не было полным возвратом к ранним годам администрации Клинтона, и внутренние преобразования в России не стали предметом двусторонней заинтересованности. Вместо этого после 11 сентября на первое место вновь вышла международная роль России. Администрация Буша также уделила первостепенное внимание выработке новой повестки в вопросах стратегических ядерных вооружений (включая отмену Договора о противоракетной обороне), войне с терроризмом и стала уделять меньше внимания внутренним проблемам России, таким как поведение российской армии в Чечне или наступление Путина на независимость прессы.

Изменяющиеся параметры силы и угроз

Понимание важности преобразования режимов в отличие от поддержания баланса сил оказало прямое влияние на формирование политики США в отношении России после 1991 года. Однако на протяжении десятилетия два других фактора, действовавших за пределами границ США, приобретали все более серьезное значение для творцов американской политики. Особенно важным стало более глубокое понимание тенденции нарастания асимметрии в соотношении сил между Россией и США. В начале десятилетия мощь России с трудом поддавалась оценке. Поскольку Россия не потерпела военного поражения, многие российские внешнеполитические эксперты все еще продолжали считать ее ведущей мировой державой, а многие американцы запаздывали с пониманием того, как быстро менялся мир[10]. Первоначально неясность относительно реального соотношения сил сдерживала осторожную администрацию Клинтона^{23}. Понимание этой асимметрии менялось медленнее, чем само соотношение сил, но со временем реальное распределение мощи прояснилось. К концу 90-х годов вашингтонские лидеры верно считали, что Россия располагает минимальными возможностями для оказания влияния на американскую внешнюю политику даже в таких традиционных сферах российского влияния, как Балканы. Это актуализированное представление придало смелости деятелям администрации Клинтона. Они стали проводить внешнюю политику, которая включала расширение НАТО и войну против Сербии, что еще десять лет назад, безусловно, вызвало бы конфликт между двумя великими державами.

Во-вторых, со временем неопределенность относительно курса российской революции ослабла. В начале десятилетия конечная точка перехода России от коммунизма к новому состоянию представлялась весьма туманно. Те, кто считал, что тип режима имеет значение и что интересам Соединенных Штатов отвечает возникновение демократической, а не коммунистической или фашистской России, стояли перед грандиозной задачей выработки такой политики, которая поощряла бы развитие демократии и рыночной экономики в самой крупной стране мира, история которой являла собой непрерывное автократическое правление и семидесятилетний эксперимент с командной экономикой. Оказание помощи в трансформации подобной системы в направлении рыночной экономики и демократической формы правления, которая могла бы торговать с Западом и участвовать в западных институтах, не имело прецедентов.