Cдвиг - [118]

В отличие от своего сада она совсем не изменилась. Лу Гарса, присматривавший за ней все эти двенадцать лет, готов поклясться, что она не состарилась ни на один день. Очень редко, когда он стоит на другом конце поля или смотрит на нее со второго этажа дома, где они живут, ему кажется, что он замечает какие-то признаки ее старения — например, отдельные седеющие волоски в иссиня-черной копне волос, крошечные морщинки в уголках глаз и губ или намечающееся провисание груди. Этого, конечно, не может быть, ведь с такого расстояния он бы никогда не смог этого разглядеть. А стоит к ней подойти — эти «признаки» всегда бесследно исчезают, и она снова предстает перед ним вечно молодой и прекрасной. Будто она решила для себя встретить Орфея, когда он за ней придет, точно такой же, какой он ее запомнил.

Но сейчас все меняется. На пороге дома, где Наз и Лу прожили больше десятилетия, стоит бесстрастный русский и наблюдает за тем, как она пропалывает участок.

— А оставить ее нельзя? — В вопросе Лу звучат умоляющие нотки.

— Мельхиор считает, что только она может разбудить Чандлера.

Лу понятия не имеет, кто такой Чандлер. Вернее, он знает, что Чандлер и Орфей — это один и тот же человек, о котором иногда говорит Наз, и что за последние двенадцать лет Мельхиор и русский безуспешно пытались вывести его из комы, но что они от него хотят, когда он очнется, никогда не говорилось. Ему трудно в это поверить. Как и любому постороннему поверить в неувядающую красоту Наз, если он не живет с ней в одном доме. Но кого волнуют его сомнения? И переживает он не за Чандлера, а за Наз.

Когда русский идет в сад, Лу удерживает его тростью.

— Я защищал ее двенадцать лет и не допущу, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Русский смотрит на палку и переводит взгляд на Лу. Его глаза такие же холодные, как страна, из которой он приехал и куда хочет забрать Наз.

— Я не смог бы сделать ей ничего плохого, даже если бы захотел. Однако скажу, чтобы тебя успокоить: мне даны четкие указания доставить ее целой и невредимой. Мельхиор не сомневается, что она ключ к разгадке всех тайн.

Лу кивает и отпускает русского. Ивелич поворачивается и идет в сад, сжимая в правой руке шприц.

— Он, правда, ничего не говорил о том, что мне нельзя немного развлечься, — бормочет он с мерзкой улыбкой, от которой в жилах стынет кровь, и направляется к Наз.

Сан-Франциско, Калифорния

30 марта 1981 года

БК не сразу удается найти выключатель в собственном подвальном кабинете — он оказался под листом бумаги, который детектив, кажется, прилепил к стене, перед тем как уйти. Два крошечных окна тоже завешены похожими листками и не пропускают света. Наконец БК находит выключатель, щелкает, и прямоугольники с лампами дневного света оживают один за другим. Яркий свет — продукт американской технологии — заливает пространство в семьсот квадратных футов, сплошь покрытое вырезками из газет, фотографиями, ксерокопиями и прочими бумагами, имеющими отношение к расследованию. Даже на обратной стороне двери висят какие-то графики и диаграммы, торопливо начерченные маркером, ручкой, карандашом и чем-то еще, напоминающим не то губную помаду, не то кровь. Разные лица и адреса соединены красными, голубыми и зелеными линиями, и он уже начал путаться, что они означают. Паук, оплетший сетью и загнавший в ловушку самого себя… Слава Богу, есть спиртное!

Он достает из застекленного шкафчика бутылку и хрустальный бокал, наливает в него немного янтарной жидкости и залпом выпивает, после чего наливает еще. Как-никак сегодня у него день рождения. Сорок два года. В кабинете нет зеркала, но он знает: для своего возраста он выглядит просто отлично, хотя, конечно, и не так, как в двадцать пять, когда он только начал это нескончаемое расследование. На висках уже седина. Щетина, если вовремя не побриться, тоже седая, морщинки по углам глаз и губ, даже если он не прищуривается и не хмурится.

Потягивая из бокала, он — и не в первый раз — замечает: его кабинет все больше начинает походить на дом Чарлза Джаррелла, и решает сказать помощнику, чтобы здесь пропылесосили, вытерли пыль и навели порядок. Он знает, что рано или поздно, через несколько дней или недель — после восемнадцати лет расследования особенной разницы между этими сроками не ощущается, — к нему придет озарение, и он, прилепив к стене листки в тысячный или десятитысячный раз, поймет, куда исчезли Мельхиор, Чандлер, Наз и Ивелич. Сонг… с ней все понятно. Ее тело в крестьянской одежде было найдено неподалеку от Браунсвилла, штат Техас, в ожерелье из крошечных черепов на шее, какие надевают на День мертвых. Волосы собраны в неопрятный пучок, а лицо изуродовано в целях сокрытия азиатских черт, но одного взгляда на ухоженные руки было достаточно для понимания: это вовсе не нелегальная иммигрантка, сбежавшая с мексиканских полей, чтобы наняться служанкой к какой-нибудь белой американке. Мельхиор зачем-то отрезал ей палец и забрал с собой как трофей. Однако БК не стал указывать на все это местным стражам порядка. Его интересовала не Сонг.

Он делает еще глоток и говорит себе, что желание довести расследование до конца ничуть не стало слабее, но факты — упрямая вещь: за время, прошедшее с момента, когда он заходил сюда в последний раз, все покрылось слоем пыли. Перед его глазами, хотя и прошло почти два десятилетия, по-прежнему ярко стоят образы Наз, Чандлера и даже Мельхиора. Одному Богу известно, как они теперь выглядят. Кто-то из них уже мог умереть, и не исключено, что умерли все. Из всех участников событий у него есть информация только по Ивеличу, который, насколько известно БК, по-прежнему трудится в КГБ. Скорее всего он обманом убедил Мельхиора передать ему Чандлера — возможно, чтобы тот помог ему вернуть бомбу, украденную на Кубе, а когда бомба снова оказалась в его руках, что подтверждается смертью Джека Руби, он их всех умертвил. Расстрелял, как большевики расстреляли когда-то семью Романовых. Единственное, что еще хоть как-то поддерживало в БК надежду, — это поездки Ивелича на Кубу, правда, в последний раз тот посещал остров в 1975 году. БК трижды туда выезжал, но выяснить, чем занимался там Ивелич, ему не удалось. Как бы то ни было, Куба — страна чудесная, а испортить Карибское море или солнце тропиков не под силу даже и коммунистам. Не исключено, что Ивелич ездил туда отдыхать.