Царствование императора Николая II - [253]

В горячей и сумбурной речи, обвиняя самых разнообразных лиц - кого в корысти, кого в интригах, кого в потворстве немцам, - Пуришкевич в заключение призывал министров отправиться в Ставку, пасть к ногам царя и умолять его избавить Россию от Распутина. «Ночи последние спать не могу, даю вам честное слово, лежу с открытыми глазами, и мне представляется целый ряд телеграмм, сведений, записок, то одному, то другому министру…»

И Меньшиков, вообще поддерживавший кампанию блока, отозвался иронически о речи Пуришкевича, указав, что ему не хватает «политической грамотности», что он совершает «явно школьные ошибки». На его обвинения последовал целый ряд фактических опровержений. Но сторонники блока, разумеется, широко использовали это выступление депутата, которого все знали как крайнего правого. Левые относились с иронией к этой демагогии, А. Ф. Керенский писал: «Притупилось чувство меры, стерлись грани между дозволенным и недозволенным, стали путать Родичева и Пуришкевича, лишь бы, на страх врагам, «здорово вышло»…"254

Когда через три дня представитель правых Н. Е. Марков стал едко возражать на речи ораторов блока, его все время перебивали возгласами с мест, а Родзянко стал делать ему замечания и в конце концов лишил его слова. Марков, возмущенный, бросил в лицо председателя несколько крепких слов.255 Думское большинство исключило его на 15 заседаний; депутаты даже выражали сожаление о том, что наказ не допускает более долгого срока исключения.

Попытка Трепова была отвергнута думским блоком; кампания против власти достигла высшего напряжения. 22 ноября Г.дума приняла резолюцию о том, что «влияние темных безответственных сил должно быть устранено» и что «всеми средствами надо добиваться, чтобы был образован кабинет, готовый опереться на Г.думу и провести в жизнь программу ее большинства». После отставки Штюрмера многим казалось, что власть уже переходит в другие руки.

Г. совет, в свою очередь, последовал за Г.думой. Кн. Е. Н. Трубецкой вспоминал 1812 г., указывая, что Александр I внял народному голосу и назначил Кутузова, хотя сам больше сочувствовал Барклаю. «Вы скажете: таких героев нет. Нет, господа… Они существуют. Мы знаем их имена. Государь Император найдет возможным назначить их, и эти люди приведут нас к победе». В. С. Карпов резко критиковал Протопопова. Известный юрист Н. С. Таганцев воскликнул: «Отечество в опасности!»

Лишь гр. А. А. Бобринский - только что покинувший пост министра земледелия - нашел решимость выступить против легенды «о темных силах». «Свобода слова - великое дело, - говорил он, - но когда кафедра служит бронированной площадкой для ложных и бездоказательных обвинений и нападок в расчете на безнаказанность, тогда на обязанности разумных элементов государства громко высказать: довольно, знайте меру, игра эта опасна, вы доиграетесь, и вы, и Россия, до несчастья».

Г. совет большинством 94 против 34 принял резолюцию, в основном повторявшую формулу блока о «безответственных силах» и о «правительстве, опирающемся на доверие страны».

В этих прениях 26 ноября выступил Н. А. Маклаков, мнение которого представляет особый интерес, т. к. по своему мировоззрению он был близок к государю. «С самого начала войны, - сказал Н. А. Маклаков, - началась хорошо замаскированная святыми словами, тонкая, искусная работа… русскому народу стали прививать и внушать, что для войны и победы нужно то, что в действительности должно было вести нас к разложению и распаду… Это была ложь, господа, для большинства бессознательная, а для меньшинства, стремившегося захватить руководство политической жизнью страны, ложь сознательная и едва ли не преступная… Все это делалось для войны, для победы, и правительство скромно опускало глаза…» По мере того как организовывалась общественность, росла разруха русской жизни. На московских съездах «выковывались очертания главного штаба русской воинствующей общественности…» Из центра рассылались приказы, с мест получались ответы, и создавалось впечатление единодушия. Идет борьба за власть, за народоправство. Общество, «не переставая говорить о войне, о значении ее постоянно забывает; оно делает все для войны, но для войны с порядком; оно делает все для победы - но для победы над властью».

Н. А. Маклаков критиковал политику уступок: «Власть изо дня в день принижалась, поносилась, развенчивалась, срамилась, и она ушла… Мы погасили свет и жалуемся, что стало темно… Мы почитаем, что уступка отдельных фортов - очень плохое средство для спасения самой крепости». Н. А. Маклаков решительно опроверг слухи о том, будто правые желают мира: «Это ложь. Мировое положение великой России для нас, правых, превыше всего… Оно дает ей право жить своей собственной, самобытной русской жизнью.

Отечество в опасности. Это правда, но опасность испарится, как дым, исчезнет, как наваждение, если власть, законная власть, будет пользоваться своими правами убежденно и последовательно, и если мы все, каждый на своем месте, вспомним наш долг перед Царем и Родиной… С этой верой мы будем бороться и с этой верой мы умрем» .256

Государь прибыл 25 ноября в столицу и вместе с государыней присутствовал на Георгиевском празднике. Он оставался в Царском Селе дней десять. За это время к кампании блока присоединился и дворянский съезд. Уже за год перед тем выборы в Г. совет показали, что дворянство отходит от настроений, воспреобладавших под впечатлением революции 1905 г., и возвращается к более давним умеренно либеральным традициям. На съезде, собравшемся в конце ноября 1916 г., было выражено неодобрение председателю Совета А. П. Струкову, который в августе 1915 г. высказался против ответственного министерства. Была принята - 30 ноября - резолюция, повторяющая думскую формулу о «темных силах» и «министерстве, пользующемся доверием страны» (с оговоркой «ответственное только перед Государем»). 25 делегатов (около пятой части съезда) отказались присоединиться к резолюции и послали государю отдельную верноподданническую телеграмму.