Царство крыс - [7]

Тем более если вспомнить его предательство.

«Ну ничего, — думал Громов, — если доведется еще увидеться, непременно предъявлю счет. За себя, и за Лену — отдельно. Рановато списали меня, товарищ генсек».

Наверняка тут не обошлось без Якова Берзина. Этот худощавый, бледный и выглядящий вечно больным человек взирал на мир наивными голубыми глазами. Иногда он надолго пропадал, потом вновь появлялся на станции Проспект Маркса. Ходили слухи, что Берзин лечит застарелый туберкулез, а еще — что он замешан в каких-то жутких и тайных делах. Хотя Игорь знал, что Яков не терпит насилия и даже вида крови не переносит. Тем не менее эта загадочная личность, ко мнению которой прислушивается генсек, многим внушала ужас. Громов полагал, что идея пожертвовать провалившимся разведчиком принадлежала именно Берзину. Может, он и не мог смотреть на побои, но подписать смертный приговор человеку заочно было вполне в духе Якова — если он считал, что это отвечает интересам руководства Красной линии.

Но к Берзину у Игоря не было такой ненависти. Ведь это не он хлопал способного разведчика по плечу, глядя на него с отеческой лаской. И если даже Берзин дал совет бросить Игоря на произвол судьбы, генсек ведь мог к нему и не прислушаться…

Впрочем, увидеться с товарищем Москвиным, возможно, и не доведется. Когда Игорь пришел в себя, он по первости просто радовался, что идет на поправку, и не задумывался о том, что будет делать дальше. Но теперь ему стало приходить в голову — они в западне. И пути отсюда нет. Особенно ему, красному шпиону Громову.

Пусть он чудом выжил, но что делать теперь? В Рейх нельзя — там его опознают при первой же проверке документов и охотно доделают то, что не закончили в прошлый раз. На Красную линию он не вернется — не к кому. Да и не смог бы он после такого предательства продолжать служить, как ни в чем не бывало, идеалам коммунизма. Какой из него теперь гражданин Красной линии? Впрочем, при всем желании Игорь вряд ли попал бы отсюда — туда. Даже если удалось бы пройти через Цветной бульвар на разрушенную Трубную. По слухам, туннель от Трубной к Сретенскому бульвару тоже сильно пострадал и даже переходы с Красной линии на Тургеневскую и на Сретенский бульвар был замурованы. Правда, поговаривали, что Сретенский все же как-то сообщается с Красной линией, но уж очень нехорошие ходили слухи об этой станции. Шептались, что там назначают встречи с бандитами ганзейцы, которые не хотят светиться на Китай-городе. И что народишко там живет отчаянный — можно пропасть бесследно, и никто никогда не найдет. Значит, и этот путь был заказан.

Оставаться здесь, с бродягами? Деградировать и стать одним из них? Выживать любой ценой, бояться каждого шороха, питаться всякой дрянью, да и ту еще нужно найти! Такое будущее, разумеется, не привлекало Громова. В груди закипал протест. Он еще молод и полон сил, неужели для него все кончено в самом начале жизненного пути? Неужели не заготовлено для него в этой жизни что-нибудь получше? Неужели все его способности и навыки, полученные в разведшколе, не помогут обеспечить себе сносное существование? Он явно заслуживает большего. Когда силы вернутся к нему, он снова станет бойцом, профессионалом. Может быть, подумать о том, чтобы пробраться на Ганзу? На богатую, сытую Ганзу, которая в состоянии будет достойно оплатить его услуги. Да, пожалуй, об этом стоило подумать. Если уж продаваться, так подороже.

Или, может, попробовать перебраться в Полис? В государство военных-кшатриев и ученых-браминов? Громову, конечно, нечего и рассчитывать стать одним из браминов, не тот у него характер и не те цели. А вот военную карьеру можно было бы, наверное, сделать. Михаил Иванович, провожая Игоря на задание, рассказал, кто мог бы посодействовать ему там, — на всякий случай. Игорь даже удивился — надо же, какие, оказывается, знакомства у неприметного с виду пожилого человека.

Как выяснилось, в Полисе некоторое время жил и Профессор. Но когда Игорь стал расспрашивать его об оставшихся там знакомых, у Северцева испортилось настроение. Он мрачно принялся рассуждать о том, что ученые Полиса отгородились от народа и не хотят нести свет в массы. Они, мол, решили, что их миссия — сберегать знания, но отнюдь не распространять. Потому-то он и ушел оттуда — сперва не нашел общего языка с этими надменными учеными сухарями, а со временем и вовсе невыносимо стало жить с ними рядом.

Полис. Игорь нахмурился. А что, если там он встретит Лену? Нет, он не в обиде на нее, сердцу не прикажешь. Но как-то не очень хочется быть свидетелем ее счастливой семейной жизни. Да, пожалуй, Полис — это уж на самый крайний случайно пока все это были лишь планы. Чтобы осуществить их, нужно было набраться сил. И Игорь старался побыстрее восстановиться.

Когда он окрепнет, можно будет попробовать пройти тем же путем, каким пришел сюда Профессор: через Цветной бульвар до Новослободской. Наверное, это тоже опасный путь. Но, возможно, у него получится. И тогда еще посмотрим, кто будет смеяться последним!

* * *

— Гауляйтер Волк, срочно к фюреру!

Высокий плечистый человек со стрижкой «ежик», густыми седыми усами, в серой форме и черном берете с эмблемой-черепом, вскинул руку в приветствии. Затем широкими шагами направился через всю станцию — в рейхсканцелярию. Открыл дверь в одно из технических помещений, украшенную орлом, сжимающим в лапах венок с трехконечной свастикой внутри. Почти все погруженное в полумрак — газовые лампы давали не так уж много света — помещение занимал длинный стол, а вдоль стен стояли знамена Рейха. В самом дальнем конце стола, под портретом своего предшественника, великого вождя всех времен и народов, сидел глава Четвертого Рейха. Гауляйтер вновь вскинул руку: