Царство. 1955 – 1957 - [31]

Осмотр сталинской дачи занял полтора часа, после все поехали к Анастасу Ивановичу, где Ашхен Лазаревна угощала долмой, азербайджанским пловом, и, конечно же, съели кю-кю, совершенно простое блюдо из всевозможных трав, обжаренных с добавлением куриного яйца.

— Под такую закуску, Анастас, выпить полагается! — взглянув на аппетитную долму, подметил Никита Сергеевич.

Анастас Иванович выставил на стол тутовую настойку. Сергей не пил, а вот Алексей Иванович Аджубей, подсев ближе к тестю, поддержал компанию.

— Вот осмотрели мы Волынское, пропадает дом! — заговорил Хрущев. — Музея, ясно, там не будет, а если дом лет семь-восемь простоит — никакой ремонт его не спасет, развалится. В домах жить надо, нет жизни — дому конец.

— Что придумал? — заинтересовался Микоян.

— Пускай в Волынском наши помощники сидят, доклады пишут.

Докладов у Хрущева становилось больше и больше. Над их созданием корпел не один десяток эрудированных людей. С учетом особенностей его фразеологии, они готовили всевозможные выступления. Чтобы работа шла сосредоточенно, помощников размещали за городом, хотя было это неудобно, терялась оперативность: захочет Первый Секретарь по тексту переговорить, а ехать в Москву из Семеновского часа два с половиной.

— В Волынском помощники будут под боком. Кухня есть, накормят, и отдохнуть можно — целых пять спален в доме. Уж тише места на всем земном шаре не сыщешь!

— Пускай работают, — согласился Микоян.

— Ну, где твоя тутовая? Давай помянем ирода, что ли?

11 июня, суббота

Чаек был жиденький, но все же чаек. В этот раз Надя принесла сахарка, бубликов и меда и устроила настоящее чаепитие! Только уселись за стол — отец Василий пришел, принес вареных яичек и хлебца, его попадья замечательно хлеб пекла.

— Кушай, Марфуша, кушай! — приговаривал отец Василий. — Спина моя, Господи! — хватаясь за поясницу, причитал священник. — Так болит, так болит! Сил нет! Сорвал я спину в отрочестве.

— Не спина это болит, душа твоя кается! — разъяснила Марфа.

— Я уже и раскаялся во всем! — искренне признался батюшка.

— Боль, милый, за грехи поминание. С болью пронзительной человек в жизни лучше будет — так Господь рассудил. Терпи!

— Эх! — протянул поп. — Твоя, правда, матушка, грешны! — и потянулся целовать ее маленькую мягкую ладошку.

Надя допила чай и спросила:

— Скажи, матушка, как такое бывает, придем в церковь на службу, молимся, поклоны бьем, а ребеночек несмышленый сидит на лавочке один-одинешенек, не капризничает, на улицу не просится, и разговаривает с кем-то, что-то лопочет, а вокруг — ни души?

— С ангелами говорит! У деток души чистые, вот они с небесами и общаются, а мы… мы-то уже и не слышим ничего, уже глухие. И уши глухие, и сердца! Молись прилежней, милая, молись без хитрости, и Господь спасет!

27 июня, понедельник

— Допрыгались?! — зло проговорил Хрущев, глядя на первого комсомольца Александра Шелепина и его юркого зама Володю Семичастного.

Сборная Советского Союза по баскетболу проиграла финал чемпионата Европы. До этого, на всех международных соревнованиях советские баскетболисты получали исключительно золото.

— Комитет по физической культуре подвел, — вымолвил Семичастный.

— Кто, кто?! — уставился на него Никита Сергеевич.

— Комитет по спорту! — повторил Семичастный. На Украине при Хрущеве Володя Семичастный возглавлял республиканский комсомол, с приходом в Москву Никита Сергеевич перетащил его за собой, симпатичен был ему парень.

— А комсомол прохлаждался! В команде, небось, одни комсомольцы прыгают?! — распалялся руководитель партии.

— Не доработали, исправимся, — потупился Шелепин. Он был и член коллегии Госкомитета по физкультуре и спорту. — Наш провал, Никита Сергеевич!

Первый Секретарь сидел чернее тучи.

— Несознательный вы народ, только паясничать умеете! На носу Олимпийские игры, а у нас не спортсмены, а размазня! Кто будет честь страны защищать?! — сверкал глазами Первый Секретарь. — И Олимпиаду провалите! Партия для спорта все условия создает, а вы контролировать не можете, на что ж вы годитесь?!

— Приложим все силы! — жалостно выговорил Семичастный.

— Приложим! Горе-комсомольцы! Стоите, как две оглобли! — Никита Сергеевич раскраснелся. — Спорт — это гордость страны! Советские спортсмены должны демонстрировать миру только успехи, комсомолу в этом деле отводится решающая роль! Нет более отважных, более честных людей, чем советские юноши и девушки! А если нет у молодежи успехов, кто виноват? Шелепин с Семичастным виноваты! — Хрущев неприятно грозил пальцем. Он вышел из-за стола и встал перед комсомольцами.

— Приходите на заседания Президиума ЦК, слушайте, что говорят, набирайтесь опыта, я не возражаю. Учитесь руководить, политические события осмысливать.

— Спасибо за доверие, — пролепетал Семичастный.

Никита Сергеевич вернулся за свой стол и жестом показал, что им позволено сесть.

— Поляки в августе фестиваль молодежи проводят, знаете?

— Да, в Варшаве.

Хрущев уставился на комсомольских вожаков.

— Что, если в Москве подобный форум провести? Невиданный по размаху. Не фестиваль, а триумф молодежи! Такой праздник закатить, чтоб люди всю жизнь помнили. Нараспашку души раскроем, объединим в России весь мир: и Африку, и Азию, и Европу с Америкой! Петь будем, плясать, радоваться дружбе! Каждому докажем, что Москва против войны, против насилия. Эх, развернемся! Как думаете, осилим такое?