Царство. 1955 – 1957 - [21]

4 апреля, понедельник

Никита Сергеевич снял трубку. Звонила Нина Петровна.

— Что, родился?! Кто? Мальчик?! Мчусь! — Хрущев выскочил в приемную, крича: — Заводите машины! Едем! Мальчик родился!

Охрана помчалась за Никитой Сергеевичем. Как полоумные прыгали в автомобили шоферы, автоматчики. Кортеж мчался на улицу Веснина, где располагался родильный дом «кремлевки». Хрущеву не терпелось посмотреть на внука.

— Рада с Алешей решили назвать его Никита, в честь тебя! — торжественно произнесла Нина Петровна, она с утра находилась в клинике.

— Внук, Никита! — закатив глаза, чуть не расплакался счастливый дедушка.

Находясь в медицинском учреждении, старались не шуметь. Получив белые халаты и переодев обувь, поспешили в палату. Никита Сергеевич расцеловал дочку и осторожно заглянул в кроватку, где сопел новорожденный. У кроватки застыл довольный отец.

— Иди ко мне! — тихо, чтобы не перепугать малыша, проговорил Никита Сергеевич и заключил Аджубея в объятия.

— Молодчина, молодчина! Так держать! — хлопал зятя тесть. — Напьемся с тобой сегодня, Алексей Иванович, ох, напьемся!

Ребеночек спал, крохотный носик, крохотные ушки, губки, которые даже во сне забавно вытягивались, пытаясь отыскать материнскую грудь. А пальчики — боже мой! — какие малюсенькие пальчики! А на них ноготки-крохотули.

— Посмотри, и прическа есть! — умилилась Нина Петровна, указывая на темненький чубчик на головке младенца.

— Шатен! — с гордостью прошептал Хрущев.

Ребенок пискнул, потянулся и затих.

— Какой он маленький! — проговорила Рада.

— Не маленький, а нормальный, три двести, — с гордостью ответил отец.

— Пусть спит, — улыбнулся Никита Сергеевич. — Для него мир — диковинка, после маминого живота он еще не освоился. Сейчас для Никитки самое важное — мама! — и Хрущев ласково погладил дочку по голове. — Теперь ты, Рада, для него и любовь, и тепло.

— Полюбовались, и хватит! — не допуская возражений, сказала Нина Петровна. — Пойдемте, нечего мешать. Пусть маленький и его мамочка отдыхают.

— Правильно, правильно! — поддержал дед. — Уходим. И ты давай с нами, — кивнул он Аджубею.

— Иди, Алешенька! — позволила Рада.

Узнав радостное известие, к Хрущевым заторопились близкие. Через два часа гуляние было в полном разгаре. Во главе стола восседал молодцеватый Николай Александрович Булганин. Он привез огромный букет алых роз для Рады, который сразу же отослали в родильный дом, маршал почему-то решил, что ее с ребенком уже выписали. Другой букет, ничуть не меньше первого, из дивных белых лилий, сразу нашел свою хозяйку, так как предназначался для Нины Петровны. Его определили в огромную синюю вазу и поставили по центру стола. Букет этот очень принарядил незамысловатую, без излишеств, хрущевскую столовую.

— А мне что? — с хитринкой взглянул Никита Сергеевич.

— Что, что?! Тебе бутылка водки, вот что! — отозвался председатель Совета министров.

По сторонам от Булганина расположились маршал Жуков и Анастас Иванович Микоян.

— За новорожденного Хрущева, за Никиту Алексеевича! — поднял рюмку Булганин. — За нового гражданина Союза Советских Социалистических республик!

— Пусть, как дед, растет вершителем судеб! — добавил Анастас Иванович.

Выпили со смаком, прямо ухнули первую рюмку, такое славное событие справляли.

— Красивый парень, моя точная копия! — хвастался Никита Сергеевич.

— По-другому и быть не могло! — отозвался Булганин. — Ты чего нас голодом моришь?

— Сейчас, ребята, все будет, — пообещал хозяин. — Нина, Нинуля! Давай скорей закусить!

Стол стали заполнять разнообразные закуски. Гости первым делом набросились на картошечку, пожаренную с шампиньонами, которую подали на чугунной шкварчащей сковороде.

— Хороша картошечка! — нахваливал Жуков. — И грибочки что надо.

— Шампиньончики! — любовно проговорил Никита Сергеевич. — Их круглый год выращивать можно и зимой, и летом. Замечательный по качеству гриб, ничем не хуже белого. Лобанов прислал.

Николай Александрович разлил.

— Погодите пить, вон Шепилов идет. Дима, давай к нам, а то водка стынет!

— Бегу!

— Со мной садись!

Дмитрия Трофимовича только-только избрали Секретарем Центрального Комитета, одновременно он стал заведовать Международным отделом ЦК. В компании таких китов Дмитрий Трофимович чувствовал себя неуютно.

— Говори тост! — приказал Хрущев.

Шепилов поднялся с места и, развернувшись к Первому Секретарю, начал:

— Прежде всего, разрешите от всей души поздравить вас со знаменательным событием, которое, несомненно….

— Постой, постой! — перебил Никита Сергеевич. — Вот смешной, говорит так, будто мы здесь по какому-то официальному делу собрались. Ты это брось! Мы рождение моего внука празднуем, не министра иностранных дел Гватемалы!

Шепилов окончательно смутился.

— А еще профессор! Говори от души. Здесь выверты заумные зачем?

— За маленького Никитку, — смущенно улыбаясь, промямлил бывший редактор «Правды».

Осушив рюмку, Жуков зажмурил глаза.

— Давай, Георгий, я тебе фаршированных перцев положу, с утра сготовили. Перцы просто объедение!

— Клади.

Хрущев принялся выкладывать из глиняной миски пузатые дымящиеся перцы.

— К перцам сметанку необходимо!

Фаршированные рисом, морковкой и молочной телятиной перцы томились в духовке, покуда золотисто не запеклись и не пустили обильный сок, который пропитал несказанными ароматами всю их рыхлую внутренность.