Царство. 1951 – 1954 - [47]

— Мудак Васька, допрыгается! Но я звонить ему не стану, не хочу с пьяницей разговаривать!

Хрущев тоже не имел желания звонить. Василий, если был пьяный, мог сходу послать, а если сидел трезвый, то, напившись, все равно бы понес по матери и наверняка сделал наоборот, никаких советов, никаких доводов не послушал, переиначил любой разговор. Никита Сергеевич позвонил его сестре Светлане, попросил приехать на парад. Накануне он отослал ей официальное приглашение, а от себя лично отправил поздравительную открытку. Светлана разговаривала выдержанно, не враждебно, можно сказать, любезно. На последнем Президиуме Хрущева обязали поддерживать контакты с семьей Иосифа Виссарионовича. Никто из старой гвардии не горел желанием общаться с родственниками Сталина — за долгие годы они у каждого в печенках сидели, особенно Василий со своими пьяными выходками. Через силу сняв трубку, Хрущев все-таки набрал Василия. Он хотел угомонить, урезонить враждебный пыл разнузданного сталинского отпрыска, призвать к порядку. На звонок никто не ответил. Через пятнадцать минут Хрущев набрал снова.

— Нету! — покачал головой Секретарь ЦК.

Никита Сергеевич распорядился выставить у его дачи милицейский пост и до двадцати часов Василия в город не выпускать.

Надев ордена, медали, фронтовики собирались группами: Первый Белорусский фронт, Второй Белорусский, Брянский, Центральный, Южный, Западный, Северо-Западный, Сталинградский, Четвертый Украинский, Третий, Второй, Воронежский, Закавказский, Первый Прибалтийский, Калининский, Ленинградский… Одни герои толпились у стадиона «Динамо», кто-то шел к Большому театру, кому-то назначили встречу на площади Маяковского. Повсюду ордена, погоны. Сколько радости, сколько слез! Хрущев тоже хотел надеть форму, награды, но передумал — как-то несолидно будет смотреться низкорослый генерал-лейтенант на трибуне Мавзолея по соседству с героическими маршалами.

С раннего утра Никита Сергеевич сидел в горкоме. Почти восемь лет провел он за этим столом. Хрущев успел полюбить Москву, ему нравилась столица, ее неугомонный бег, чопорность, многолюдность, напыщенность, нахальство и сердечность. Он начал жить Москвой — каждая улица, каждый проспект, бульвар, сквер, площадь сделались ему дороги.

На парад он решил выдвигаться без двадцати десять, чтобы появиться к самому началу — зачем слоняться в Кремле попусту? Лучше за пять минут, обменявшись рукопожатиями с членами Президиума, занять место в цепочке руководителей и шагать на Мавзолей. Раньше Никита Сергеевич приезжал в Кремль загодя. Несколько раз маршрут обойдет, проверит каждую мелочь, с кем положено переговорит, убедится, что к мероприятию готовы, и с легким волнением ожидает появления самого. Сейчас Хрущев мог позволить себе приехать тютелька в тютельку.

Практически у всех членов Президиума, с которыми Хрущев поднимался на трибуну, имелись собственные кабинеты или квартиры в Кремле. Кремлевским обитателям не надо с бешеной скоростью мчать по улицам, беспокоиться, что по какой-то неведомой причине возможна задержка, и это весомое обстоятельство, в глубине души терзало хрущевское самолюбие. Чем он хуже?! Почему должен, как сирота, ожидать товарищей при входе в подземный туннель, ведущий на Красную площадь, или неизменно хлестать чай, навестив кого-нибудь из кремлевских оракулов, дожидаясь вальяжного приглашения: «Пошли!» А он кто, шавка?!

Без двадцати десять Секретарь ЦК поднялся из-за стола. Когда часы показали без пятнадцати, водитель зарулил в Кремль. Никита Сергеевич вылез из машины, одернул пиджак, собираясь проходить в Ореховый зал, из которого специальным подземным переходом члены Президиума и военачальники попадали в Мавзолей, как сзади раздался оклик:

— Хрущев!

Никита Сергеевич обернулся. На тротуаре в сопровождении помощников и провожатых стоял первый заместитель председателя Совета министров, министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов.

— Привет, Никита! — поздоровался он и добавил, — Сергеевич.

— Здравствуйте, товарищ Молотов!

— Мы с тобой без опоздания?

— Без опоздания.

— Я смотрю, охрана у тебя увеличилась? — оглядывая хрущевский «ЗИС» и два «ЗИМа», которые ходили в сопровождении, отметил Вячеслав Михайлович. — Растем, Никита Сергеевич!

— Я не просил.

— Ну, идем, идем! — миролюбиво пригласил Молотов и еще раз оглядел хрущевские машины и коренастых сотрудников Главного управления охраны, которые слонялись по тротуару.

В овальном зале, отделанном ореховыми панелями, было тесно. Маленков, Булганин, Каганович, Ворошилов, Микоян, Суслов, кандидаты в члены Президиума, Секретари ЦК, маршалы и адмиралы, кучкуясь, переговаривались, поглядывая на входные двери.

— Вот и мы! — громко возвестил Молотов. — Все в сборе?

— Лаврентия Павловича нет, — понизив голос, предупредил Маленков. — Ждем, едет.

Молотов подошел к Ворошилову. Маленков продолжал разговор с Булганиным, Каганович что-то объяснял Микояну. Никита Сергеевич остался стоять посреди зала, оставленный всеми, и даже Верховный судья Волин, появившейся завизировать у Маленкова документы, отодвинулся от Московского секретаря, пытаясь найти собеседника поважнее.