Царство. 1951 – 1954 - [17]

— Давайте, пока он в сознании, зайдем к нему все вместе! — внезапно предложил Булганин. — Простимся.

Члены Президиума посмотрели на него, каждый по-своему: кто-то совсем не желал туда идти.

— Пошли! — поддержал Хрущев, — а то вдруг помрет! — и шагнул к дверям.

— Микоян подъехал, — доложил офицер.

— Лазарь, — обращаясь к Кагановичу, распорядился Берия, — бери Анастаса и тащи к нам!

Каганович услужливо закивал.

Сталин лежал лицом вверх, глаза его были осмысленны, он пытался проникнуть ими в душу каждого, но плохо получалось, человеческие силы были на исходе, и больной лишь жалко взирал перед собой, чуть шевеля пересохшими губами. Визитеры сгрудились над диваном. Сталин то показывал глазами на стену, то смотрел на ближнего к нему Георгия Максимовича, то снова на стену.

— Я понял, — торопясь заговорил Хрущев. — Видите, на стене висит картинка, где девочка кормит из соски козленка?

Все посмотрели на картинку. Это была репродукция какого-то известного художника, напечатанная на странице журнала «Огонек». В каждом номере журнал публиковал картины знаменитых художников. Сталин вырвал понравившуюся, велел обрамить в простую сосновую рамку и повесил на стену.

— Товарищ Сталин показывает нам, что сделался таким же беспомощным козленочком, которого приходится кормить из рук! — продолжал Хрущев.

— Это мы, Иосиф! — пробравшись вперед, заговорил Микоян.

Сталин чуть скосил глаза.

— Пришли тебя проведать. Хотим, чтобы ты скорее поправился! — Анастас Иванович наклонился над лежащим. — Держись, друг, мы тебя не оставим!

Вдруг лицо Сталина ожило, бледность исчезла, взгляд сделался свежим, твердым. Все заметили его внезапное перевоплощение. Перед ними был прежний вождь — неумолимый, непререкаемый, властный.

— Иосиф! Дорогой! — отталкивая Микояна, заголосил Берия и грохнулся перед диваном на колени, хватая и прижимая к себе руку правителя. — Тебе лучше?! Лучше?!

Лаврентий Павлович целовал сухую, морщинистую, неестественно желтую, жесткую руку, руку его счастливой судьбы. Глаза повелителя сделались мутными, поплыли, и он снова перешел в неведомое забытье.

— Ты где?! Где?! Смотри на меня! — Берия все сжимал, тряс ненастоящую, никчемную ладонь.

Сталин потерял сознание. Берия грубо оттолкнул от себя полуживую плоть.

— Напугал черт, думал, ожил!

Соратники недолго постояли возле умирающего и поспешили вернуться в столовую.

— Может, не надо у него дежурить? Мы же не врачи! — вздохнул Маленков.

— Раз взялись дежурить, надо додежурить. Если товарищ Сталин умрет, мы будем последними, кто его проводит, об этом вся страна узнает. А если поправится, то сами понимаете! — возразил Хрущев.

— Теоретик! — сдвинул брови Берия.

— А что? Политически правильно говорю!

С этого дня распоряжались в Волынском врачи, их набилось сюда целое множество. Из какого-то института привезли громоздкий аппарат искусственного дыхания, совсем недавно сконструированный инженерами, думали, пригодится. Только как с аппаратом обращаться, до конца не понимали — вещь новая. Чаще всего Сталин был без сознания.

Никита Сергеевич и Николай Александрович заступили на дежурство. Время от времени, они звали Лукомского, справлялись о состоянии больного.

— Такие заболевания, как правило, непродолжительны и кончаются катастрофой.

— Но надежда есть?

— В лучшем случае удастся его вытянуть из могилы, но полноценно работать товарищ Сталин не сможет.

— И на том спасибо! — грустно отозвался Никита Сергеевич. — Вы нам обо всем говорите, ничего не утаивайте.

Лукомский ушел.

— Молотов так и светится! — подметил Булганин.

— Как фонарь!

— Давай Жукова в Москву вернем?

— А Лаврик не взвоет?

— Лаврентий не злопамятный, в конце концов, мы их помирим.

— Я бы Жукова вернул, — согласился Хрущев. — Жуков нам благодарен будет.

— Идем к нему? — кивнул на дверь Булганин.

Дверь предательски заскрипела, никогда такого не случалось на «ближней», здесь вообще не полагалось посторонних шумов, даже слегка повышенный голос вызывал раздражение. Больной шевельнулся.

— Иосиф Виссарионович! Товарищ Сталин! — позвал Булганин. — Держитесь, дорогой вы наш!

Хрущев видел, как больному трудно, но, похоже, он видел и узнавал. Через минуту пришли сестра и доктор.

— Нам надо откачать товарищу Сталину мочу, — сказал врач.

— Пожалуйста, пожалуйста! — Никита Сергеевич посторонился. Они с Булганиным отсели, а медработники стали делать свое дело. Сталина раскрыли, спустили кальсоны, потом подстелив клеенку, стали вводить в член катетер. Больной побледнел — видимо испытывал нестерпимую боль. Хрущев поежился, даже ему, наблюдавшему со стороны, делалось не по себе, глядя на варварскую процедуру. Убедившись, что сестра совершает манипуляции правильно, врач сел за историю болезни.

Медсестра закончила откачивать мочу и отошла от больного, забыв закрыть его одеялом. Здоровой левой рукой, которая пока подчинялась, Иосиф Виссарионович пытался прикрыться, видно, чувствовал неловкость. Никита Сергеевич поспешил на помощь.

— Вот так, вот так! — бережно прикрывая больного, приговаривал он.

— Стесняется, — шепнул Булганин.

— В сознании.

— Мы с вами, Иосиф Виссарионович! Мы вас не бросим! — наклонясь, шептал Николай Александрович.