Царствие Снегиря - [33]

– В истории всегда бывали периоды завоеваний и освобождений, конкист и реконкист…

И мы понимаем, что до Золотого Века еще далеко. И что история не кончилась двадцатым веком. Вероятно, настанет время и российского завоевания Европы, как было арабское завоевание или татаро-монгольское.

– Но и Европа с ним изменится!

– Да, изменится. Европа изменится к лучшему. И русские изменятся. И… И вообще, давайте вернемся в зал, ведь там нас ждут прекрасные дамы!

Когда Олег с Травелом снова вошли в большую гостиную, Анечка, которой так шло глубокое декольте, взяла Снегирева под руку и шепнула, склонившись к самому его уху, – я совершенно счастлива…

– И я, – ответил ей Олег.

9.

– Ну и что, что вы хотите в Прагу, нам то до этого какое дело? Президент приказал призывать женщин, и мы их призываем в армию и милицию, а не путевки в дома отдыха раздаем! Мы не туристическое агентство, в конце – концов. Эта пришла – ей в Прагу надо в дивизию "Петр Великий", другая придет – ей в Париж приспичит, а там, между прочим, германская зона…

Марина сидела напротив пожилой майорши, одетой в мятый китель, неопрятно облегающий ее студенистые телеса. Майорша курила и не зло ругала Марину, за то, что та придя по повестке, стала вот просить… Ну пошлите меня в Пра-а-а-агу! Ну пожа-а-а-а-алуйста! – и ведь вот какая штука, взятку то теперь никак не дать! – думала про себя Марина, – денег теперь военным платят, – девать им некуда скоро станет ихнего золота! А и деньги ни на что особо и не нужны – продуктов и одежды в магазинах – изобилие. И все по чисто символическим ценам. Квартиры вот дают практически даром… Получается, что и взятку не дать! А как тогда попросить? Была бы майор – мужчиной, можно было бы переспать, да выпросить, чего хочешь. Но они так специально и поставили в бабский отдел – баб…

– Ну пожа-а-а-алуйста, ну что вам стоит, – продолжала канючить Марина своим писклявым голоском.

– А что у тебя в Праге то, что тянет? – поинтересовалась наконец жирная майорша.

– Мужчина там, любовник… бывший… – Марина подумала, и решила соврать, чтоб баба эта толстая не позавидовала ее женскому счастью – ее то жир-трест – видать никто не любит, – бросил меня любовник, а теперь он, я точно знаю, в питерской дивизии – "Петр Великий".

– Бро-о-о-осил!? – задумалась майорша, – это нехорошо. А кто он? Может я справки наведу?

– А можно не говорить? Я стесняюсь, – Марина испугалась, что назови она Олега, ее тогда точно туда никогда не пошлют, – побоятся за своего большого начальника.

– Ладно, – напишу я тебе направление в Чехию. Есть там учебный центр по подготовке сержантов, куда теперь и нашу сестру берут. Полетишь завтра бортом военно-транспортной с Пушкинского аэродрома… Может и найдешь там любовника своего. Да он, поди там чешку какую-нибудь уже приголубил, а то и двух, – и толстая заржала вдруг, словно лошадь, сотрясаясь всеми складками своего жирного организма.

Камуфляжные брюки и ти-шортка Маринке очень понравились. Несколько меньше понравился ей китель "фельдграу" с триколором над прямокрылым орлом на левом рукаве… Но еще меньше понравилось ей отжиматься от пола, упираясь ладошками в шершавые половицы. А сержант Ксеня Чернышова, или если по правилам, – унтершарфюрер Шварц, та каждые два часа укладывала их взвод ничком и начинала свои измывательства. Правда, справедливости ради следовало отметить, что и сама вставала "на кулачки" и ловко без видимых усилий раскачивала свое стройное тельце вверх и вниз, к полу и от него. А Маринка – раз, два и плюх животом на пол. Слабовата пока еще.

Занятия в школе с подъема до отбоя. Нарядов на работы не бывает – обслуга на кухне и в казармах – местная из чехов.

– Мы – нация господ, – поучает Маринку и еще две дюжины ее товарок сержант Ксеня Чернышова – унтершар… если по правилам…

– Взвод! В столовую, бегом, марш!

И Маринка бежит. Уже две недели только и делает, что все бежит да бежит. А в казарме в сержантском классе на стенде фотка Олежки в форме. Он – командир их дивизии, потом он гауляйтер Западных Земель и вдобавок ко всему – министр идеологии, образования, информации и спорта. Вот каким большим парнем стал ее Олежка. И говорят, что раз в три месяца – он объезжает все подразделения дивизии.

Так что – скоро увидимся, дорогой!

10.

– А, здравствуйте, уважаемый… Олег, как вас, простите, по батюшке?

– Владимирович…

– Да, да, вы уж извините…

– Ничего-ничего, что вы!

Гумилев присел на краешке скамьи и огляделся по сторонам.

– А ничего, довольно мило тут у вас.

– Ну, уж… – Олег смутился, и как ему показалось – покраснел.

– А что, совсем недурно, тут у вас и река и лес… Откуда взяли ландшафт?

Средняя Россия-матушка? Курск, Тамбовщина?

– Да нет, Лев Николаевич, это Подмосковье. По Киевской дороге пятидесятый километр – деревня Рассудово. Там в детстве я летом всегда…

– Резвились!

– Да, именно.

Гумилев сел, подхватив колено сложенными в замок руками и принялся молча смотреть в виртуальную даль смоделированной в шаре частички его Олегова детства.

– Странно это.

Если еще не перейдена грань и не залапана, и не стерта совсем эта категория оценки происходящего… Странно! Разве можно в этой ситуации подходить к событиям с прежними, земными мерками эмоционального восприятия?