Царское проклятие - [79]

Так Иоанн и делал. Порою это выходило как-то само собой, совершенно случайно. Так появился у него князь Андрей Курбский.

— Да тех, кто был ранее братом твоим назначен, тоже не чурайся из-за одного только, что они — не твои ставленники, — поучал Федор Иванович.

Иоанн помнил и это. Потому остался Алексей Адашев, который на своем посту в Казенном приказе трудился более чем успешно. Поручено ему это было «раньшим» государем, но какая разница — кем именно, коли он справляется. А уж то, что он еще не имеет никаких чинов, и вовсе не имеет значения.

Иных же включать было просто необходимо, как, например, того же князя Дмитрия Федоровича Палецкого или протопопа Сильвестра, который со времени пребывания в Воробьево вообще вошел в силу. По нраву он пришелся и самому Иоанну, да так, что он хотел было просить у Макария, чтобы тот дал ему в новые духовники именно этого священника.

Правда, царь вовремя удержал себя от поспешного решения, в очередной раз вспомнив еще одну мудрость Федора Ивановича, не раз говорившего, что торопиться с выбором новых друзей не следует и спешка в таких делах ничего хорошего не принесет. «Каждый норовит поначалу все лучшее в себе выказать, а все темное — под спудом оставить. Потом-то оно всплывет, да уже поздно будет», — поучал он.

Теперь Иоанн только радовался тому, что превозмог свой порыв — уж очень Сильвестр был назойлив. Намерения-то у протопопа были благие, но к жить под таким дотошным надзором, когда пристально смотрят и оценивают любой твой шаг, тоже радости мало. А побеседовав с кандидатом на этот пост, которого ему предложил владыка, Иоанн окончательно убедился, что был прав. Маленький сухонький отец Андрей был благодушен нравом, всегда улыбчив, спокоен, попусту не суетился, а паче всего любил копаться в книгах из царской библиотеки, до которых был большой охотник.

Он и в духовники-то вызвался к государю из-за них, келейно переговорив об этом своем желании с митрополитом, который, высоко ценя немалое мастерство отца Андрея в поновлении икон, охотно дал добро.

Грехи этот священник отпускал сразу, без длинных нравоучительных бесед, на которые был без меры щедр отец Сильвестр, стремясь в каждом случае детально разжевать всю природу очередного падения Иоанна в пучину страстей, неизбежно ведущих в объятия к нечистому. Это царю было не по душе. Возводить любой пустяк чуть ли не до степени смертного греха протопоп был мастер, что и говорить. Отец Андрей, напротив, только сокрушенно покачивал головой, услышав от своего духовного сына какую-нибудь мелочь, и укоризненно приговаривал:

— Негоже оно так-то. Не дело это, государь. Понимаю, молодой ты еще, но уж впредь постарайся как-нибудь, остерегись, — и со вздохом добавлял неизменное: — Отпускаются твои грехи, чадо. Ступай, да боле того не твори.

Тем не менее протопопа близ себя Иоанн оставил. Для того имелись веские причины и самая главная крылась во внезапной для всех присутствующих перемене в самом государе. Пусть на самом деле оно было липовым, но как теперь объяснить ближним советникам, за какие такие провинности он удаляет от себя именно того, благодаря кому и свершилось это «чудесное преображение»? Нет уж. Пусть будет, как будет.

Сильвестр и в кружке «ближних» людей вел себя точно так же, отчего остальные подчас испытывали некоторую скованность. Бранное словцо при нем сказать не смей, пошутить скабрезно, на что были горазда молодежь, тоже. А если уж он брал слово, то какая бы тема им ни затрагивалась, выходило так медленно, дотошно и тягуче, что вызывало раздражение.

Правда, со временем посещать «царские посиделки» он и сам стал гораздо реже, пояснив однажды царю с некоторым смущением, что он глубоко ценит доверие Иоанна, но если тот дозволит, то хотел бы не так часто бывать у него в палатах, ибо есть у него кой-какие пометы, над которыми ему ко всеобщему благу хотелось бы потрудиться.

На вопрос же о том, что это за пометы, застеснялся еще больше и выдавил, что касаются они всего людского быта на Руси, который надо бы упорядочить. Дескать, будет всем от этого неописуемая польза, ну и государю тоже несомненное благо. Пометы эти пока разрозненные, потому ему и хочется посвятить им побольше времени, дабы свести их воедино. Иоанн несколько удивился, но дал добро. С тех пор кружок «ближних» протопоп посещал не часто.

А месяцем позже Сильвестр, все так же смущаясь, показал Иоанну часть этих загадочных помет, над которыми трудился не только дни напролет, но частенько прихватывал и часть ночи. Иоанн начал было читать, затем изумленно посмотрел на Сильвестра, закашлялся в замешательстве, скрывая невольную улыбку, чтоб не обидеть протопопа, после чего заявил:

— Написано у тебя, отче, славно, но все это столь сурьезно, что надлежит читать вдумчиво да неторопливо, а меня тут как на грех бояре заждались. Давай-ка я опосля их прочту, после чего и поведаю, что о сем мыслю.

Священник с видимым разочарованием кивнул и удалился. Иоанн сдержал свое слово, продолжив чтение уже вечером. Теперь он мог безбоязненно смеяться и даже позволять себе комментировать, пускай и мысленно, то или иное. Особенную иронию вызвали у него хозяйственные пометы.