«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1 - [92]
Я был вынужден в ответ на это заявить, что я получил личное поручение передать чемоданы Великому Князю и что я не могу сдать их кому-либо другому. Тогда я попросил Великого Князя сообщить мне письменно, кому я должен сдать предметы, имевшиеся у меня. Дмитриев не мог их принять на хранение. Он считал непристойным положить их в банковский сейф.
Тогда я заявил, что оставлю их у себя. Здесь в Серр Изар в первом этаже я устроил в одной комнате походную часовню. Останки находились у меня в течение пяти месяцев. Наконец, возле Гренобля, в Ля Тронш, у меня состоялось новое свидание в Дмитриевым. Он вручил мне письмо от Великого Князя, уполномочивавшее меня передать ему чемоданы. Дмитриев их отвез к Гирсу. Великий Князь считал это делом государственной важности и потому он, как частное лицо, не считал себя в праве этим заниматься.
Титульный лист мемуаров Жанена. 1931 г.
Одно время, – далее рассказывает генерал Жанен, – насколько я знаю, была мысль отправить Останки Царской Семьи к генералу Врангелю в Крым. Однако эта мысль встретила серьезное сопротивление, особенно со стороны Соколова»>74.
После того, как чехо-словацкие газеты 18 декабря 1930 г. напечатали отрывки из выходящей в свет в Праге книги Мориса Жанена, журналисты из «The New York Times» связались с автором и тот сообщил некоторые дополнительные подробности.
Однако всё это история с вполне понятными лакунами и сглаживанием углов, в результате чего от внимания многое ускользает.
Попробуем, используя попавшие в поле нашего зрения документы, более полно восстановить картину событий второй половины 1920 года.
Вопреки тому, что можно было бы предположить, читая работы пишущих на эту тему исследователей, не было никакой совместной встречи Н.А. Соколова и Мориса Жанена с Николаем Николаевичем, точно так же, как не имели места и личные встречи каждого из них в отдельности с Великим Князем. Контакты их осуществлялись исключительно через посредников или путем переписки, т. е. опять-таки не лично, а через секретаря.
Однако будь даже на то воля «Августейшего дядюшки», сами по себе такие контакты были бы весьма затруднительны, поскольку жил он в это время в Италии. Лишь в 1922 г. Николай Николаевич перебрался на юг Франции, поселившись в Антибе в нанятой им трехэтажной даче Thenard, рядом с виллой, которой владел его брат, Великий Князь Петр Николаевич.
С июля 1923 г. Николай Николаевич переселился в имение Шуаньи, в 25 километрах от Парижа, в котором прожил пять с половиной лет, вернувшись на прежнюю дачу в Антибе в октябре 1928 г., где он и скончался 5 января 1929 г.
Вилла Тенар (Thenard) в Антибе на бульваре du Cap, 66. Жил Великий Князь здесь под фамилией «Борисов»
Будучи предупрежденным в мае телеграммой из Парижа, поданной по просьбе генерала Жанена, Великий Князь – через состоявшего при нем барона Стааля – отказал в каком-либо содействии посещавшему его резиденцию в Риме 11 и 13 июня Н.А. Соколову, а затем в таком же духе ответил на письмо генерала Мориса Жанена.
Замок Шуаньи (Choigny) в Сантени (Santeny) под Парижем
Генерал и следователь прибыли во Францию практически одновременно, хотя и разными путями. Жанен приплыл в Марсель 15 июня, а Соколов приехал из Рима в Париж на следующий день – 16 июня.
Не найдя в Марселе представителей Великого Князя, генерал перевез шкатулку с Царскими мощами, подлинники следственного дела и важнейшие вещественные доказательства в свое имение Серр Изар (Serre Izard) в деревне Сен Себастиэн (департамент Изер) в долине реки Драк (Drac).
27 июня Жанен написал письмо Николаю Николаевичу с изложением сути дела. Вскоре в Париже к нему явился русский военно-морской агент во Франции В.И. Дмитриев, сообщивший ему о контактах Николая Николаевича с Н.А. Соколовым и о решении Великого Князя передать всё привезенное им председателю Совещания русских послов за границей М.Н. Гирсу. В таком же духе был составлен и ответ из Рима от 23 июля на его июньское письмо, который получил генерал.
Великий Князь Николай Николаевич в эмиграции
«…Двоюродный брат Государя, – писал П.П. Булыгин, – которого считали единственным главой русских монархистов, отказался принять отчет и записи Соколова. Это был тяжелый удар как потому, что, казалось, делало долгую и трудную задачу Соколова ненужной, отвергнутой с презрением, так и потому, что это было проявлением всё той же незаслуженной враждебности и неприязни, которые следователь испытывал в Сибири».
Возникшую коллизию Н.А. Соколов так описывал в своем письме М.К. Дитерихсу от 22 апреля 1922 г.: «Щиколай] Н[иколаевич] не принял ни меня, ни Жанена. Когда я явился, я был принят Стаалем, состоявшим при Н.Н. Мне был приведен чисто формальный отвод. Жанену тем же Стаалем было указано, что он должен передать всё Гирсу. Жанен потребовал письма Н.Н. Оно было написано».
Однако французский генерал, как видим, не спешил с передачей, обуславливая ее разного рода формальностями. Большую роль в этом, несомненно, играл Соколов, сносясь с Жаненом через Жильяра, с которым жил, как мы помним, в одной гостинице.
Была предпринята попытка передать материалы дела в Министерство иностранных дел Франции, к которому следователь мог бы иметь, таким образом, свободный доступ. Генерал Жанен передал через Жильяра, что хочет обратить внимание Соколова на весьма влиятельного в то время человека – генерала Анри Матиаса Вертело (1861–1931), знавшего Россию и имевшего контакты с русскими белыми генералами, а в 1920–1926 гг. являвшегося членом Высшего военного совета Франции.
