«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1 - [24]
Как сын русской, простой и честной семьи, Соколов воспитывался, вырос и созрел в твердом, непоколебимом сознании, что Россия и русский народ “без Бога на Небе и Царя на Земле” не проживут. Образование и университет не только не поколебали в нем этой веры, но укрепили еще более, а страстность натуры и любовь к законности делали его исключительно преданным монархистом по убеждению. Керенского и все порожденное и оставшееся в наследство от керенщины он ненавидел до глубины души, а самого Керенского иначе как “Ааронкой” не называл.
Нелюбовь к нему разжигалась у Соколова и чисто на профессиональной почве юриста, так как Керенский дал доступ присяжным поверенным в ряды прокуратуры, чем, по мнению Соколова, подорвал в корне “святая святых” всего нашего судопроизводства.
Вот таков был краткий внутренний облик судебного следователя Соколова».
Приступив к непосредственному ведению дела 7 февраля 1919 г. (постановление Екатеринбургского Окружного суда последовало лишь 24 февраля), Николая Алексеевич Соколов с тех пор до самой своей безвременной кончины был занят только этим, ни дня не предаваясь праздности.
Соколов сразу повел дело серьезно и профессионально.
Вплоть до начала марта следователь вел работу в Омске, знакомясь с материалами дела, допрашивая свидетелей, среди которых был наставник Цесаревича Пьер Жильяр. Еще в сентябре 1918 г. он в Екатеринбурге давал показания И.А. Сергееву, а 4–6 марта 1919 г. в Омске – Н.А. Соколову.
По переезде в Екатеринбург Николай Алексеевич встречался и с преподавателем английского языка Наследника – Чарльзом Сиднеем Гиббсом. Тот давал ему показания 1 июля 1919 г.
В следствии оба они играли роль не только важнейших свидетелей, которых привлекали к разного рода экспертизам (со временем они даже играли роль своего рода «советников»), но и фотографов, фиксировавших на фотопластинки важнейшие моменты следствия и добытые во время него материалы.
С 8 марта Н.А. Соколов приступил к проведению следственных действий в Екатеринбурге.
Поселился он в доме уже известного нам В.П. Аничкова, входившего в то время в состав Министерства финансов Омского правительства. Дом этот был исторический: 1918 г. в нем останавливался Великий Князь Сергей Михайлович – один из Алапаевских мучеников: другим постояльцем был камердинер Государя – Т.П. Чемодуров.
«В то время, – вспоминал Владимiр Петрович, – все комнаты были на учёте. Одну из них я сдал дежурному полковнику при Гайде Николаю Алексеевичу Тюнегову, а в другую пустил судебного следователя по Царскому делу Николая Алексеевича Соколова».
Ипатьевский дом в Екатеринбурге. Хорошо видна часовня Спасителя (на месте снесенного деревянного Вознесенского храма), на одной из сторон которой была икона св. праведного Симеона Верхотурского. Зима 1918–1919 гг.
В Екатеринбурге среди помощников следствия появился английский журналист Р. Вильтон, ввел которого генерал М.К. Дитерихс.
«Я находился в Сибири, – вспоминал Роберт Арчибальбович, – для выполнения одного поручения; в марте 1919 года я встретился во Владивостоке с генералом Дитерихсом. […] Мы были с ним давнишние знакомые по русскому фронту. Генерал отвел чешские эшелоны на восток; затем он принял командование Уральским фронтом, но интриги вынудили его оставить армию. Верховный Правитель приказом от 17-го января 1919 г. возложил на М.К. Дитерихса особые полномочия по расследованию убийства Царской Семьи на Урале. Я сделался его спутником и сопутствовал ему в течение всего 1919 года, столь обильного трагическими событиями. Через месяц я был в Екатеринбурге.
Комнаты второго этажа Ипатьевского дома, которые занимала Царская Семья, в том виде, в котором их оставили большевики. Снимок из дела Н.А. Соколова
Там мы застали Николая Алексеевича Соколова, вновь назначенного судебного следователя. […] По просьбе Н.А. Соколова я помогал ему фотографированием многих мест и вещей. Я же служил и переводчиком писем Императрицы на английском языке, которым Соколов придавал громадное значение».
Николай Алексеевич сразу понял значимость Ипатьевского дома не только как места преступления, но, прежде всего, как места Мученического подвига Царской Семьи, а в связи с этим приобретавшего значение важнейшего памятника Русской истории.
27 апреля он докладывал генералу М.К. Дитерихсу: «Мной окончен осмотр дома Ипатьева, где пала жертвой неслыханного злодеяния Августейшая Семья. […]
Сохранение в доме Ипатьева, хотя на некоторое время, всего того, что констатировано в нем к настоящему моменту, представляется для дела необходимым. Я считаю излишним касаться значения дома Ипатьева в историческом отношении, так как эта точка зрения должна быть совершенно ясна для каждого человека, не живущего минутой.
Но я не могу не коснуться моральной стороны этого дела. Характер “следов”, оставленных после себя убийцами неумолимо жестоко рисует их духовный облик. Сопоставление с этим фактом содержания молитвы, с которой одна из жертв Августейшей Семьи обращалась к Владычице, моля Ее дать Ей достаточно духовных сил, чтобы простить своих “палачей”, также неумолимо ясно характеризует духовный облик жертв злодеяния.
