«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1 - [140]

Адвокат Н.П. Карабчевский (1851–1925) по происхождению был евреем-караимом (С.Ю. Дудаков. «Этюды любви и ненависти». М. 2003. С. 375)

Принимал участие Н.П. Карабчевский и в процессах о ритуальных убийствах.

Мултанское дело 1895–1896 гг., в котором вотяки обвинялись в убийстве крестьянина-нищего с целью приношения в жертву языческим богам, завершилось оправданием подсудимых. Мiровую известность адвокату принесло его участие в Киевском процессе 1913 г. по делу об убийстве православного отрока Андрюши Ющинского.

На первый взгляд, обращение занимавшегося расследованием цареубийства Н.А. Соколова к человеку, обладавшему такой, мягко говоря, сомнительной репутацией, выглядело как будто странным.

Следует учитывать, однако, что после февральского переворота 1917 г. Н.П. Карабчевский постепенно отмежевывается от революционных настроений, а в эмиграции и вовсе полностью меняет фронт.

В вышедших в 1921 г. в Берлине двухтомных мемуарах интеллигенцию он называет «залежалой тряпицей», считая ее главной виновницей «еврейской революции»; утверждает, что Россию спасет только новый Монарх («Царь скрепляет всё»).

Адвокаты Бейлиса (слева направо) Д.Н. Григорович-Барский, Н.П. Карабчевский, О.О. Грузенберг и А.С. Зарудный

Судя даже по этим опубликованным воспоминаниям, Николай Платонович был весьма информированным человеком, хорошо понимавшим, что происходило на деле:

«Убийство Распутина оправдывалось главным образом решимостью устранить опасность сепаратного мира».

«Убийство Распутина в великосветской ночной засаде с цитированием при этом таких имен, как кн. Юсупова, Вел. Кн. Дмитрия Павловича и монархиста Пуришкевича, и почему-то подозреваемых якобы соучастников их, таинственных агентов английского посланника Бьюкенена, пробило первую кровавую брешь в Царскосельском гнезде».

Большая часть этих мемуаров была написана Н.П. Карабчевским в Копенгагене в 1918 году, но при этом трагическая судьба всей Царской Семьи, а не Одного лишь Царя (как официально сообщали большевики и утверждали – даже в 1921 г. – оказавшиеся за границей монархисты и Члены Дома Романовых) определенно была известна (как мы увидим далее) многознающему адвокату.

«Виновны ли одни те звери, которым под конец досталась эта Царственная добыча? – задавался вопросом Н.П. Карабчевский и вполне определенно отвечал: – Нет! – Родзянко, Гучкова, кн. Львова и в первую голову, конечно, Керенского я считаю Его истинными мучителями и палачами».

С этим по существу был согласен и управляющий делами временного правительства В.Д. Набоков. В опубликованных в том же 1921 г. в Берлине в первом томе гессеновского «Архива Русской Революции» воспоминаниях «Временное правительство», написанных им в 1918 г., Владимiр Дмитриевич признавался: «…Актом о лишении свободы завязан был тот узел, который и по настоящее время (май-июнь 1918 г.) остался нераспутанным. ([…] в Екатеринбурге этот узел разрублен “товарищем” Белобородовым. – Прим. 16/29 июля 1918 г.) Но этого мало. Я лично убежден, что это “битье лежачего”, – арест бывшего Императора, – сыграло свою роль и имело более глубокое влияние в смысле разжигания бунтарских страстей. Он придавал “отречению” характер “низложения”, так как никаких мотивов к этому аресту не было указано».

Издательская обложка второго тома («Революция в России») мемуаров Н.П. Карабчевского «Что глаза мои видели», напечатанных в 1921 г. в Берлине в Издательстве Ольги Дьяконовой и К°

Сходным образом думал и следователь Н.А. Соколов. «Лишение Царя свободы, – читаем в его книге “Убийство Царской Семьи”, – было поистине вернейшим залогом смерти его и его Семьи, ибо оно сделало невозможным отъезд их за границу. […] В общем ходе мiровых событий смерть Царя, как прямое последствие лишения его свободы, была неизбежной, и в июле месяце 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее».

Вот, однако, одно из ключевых мест в книге Н.П. Карабчевского, в котором раскрываются не только планы временщиков относительно судьбы Царя и суда над Ним (предшествующие замыслам Троцкого), но и убийство, как мы уже упоминали, большевиками всей Царской Семьи:

«Когда Временное правительство, после значительных колебаний, установило своим декретом [подписанным Керенским 8 марта. – С.Ф.] отмену “навсегда” смертной казни, я искренно желал, чтобы отрекшегося Царя предали суду. Его защита могла бы вскрыть в Его лице психологический феномен, перед которым рушилось бы всякое обвинение… А, вместе с тем, какое правдивое освещение мог бы получить переживаемый исторический момент. Нерешительность Государя именно в нужные моменты, и, наряду с этим, упрямая стойкость точно околдованного чей-то волей человека, были его характерными чертами. Будь Царица при Нем в момент Его отречения, отречения бы не последовало.

И, кто знает, не было бы это лучше для Него и для России. Его, вероятно, убили бы тогда же, и Он пал бы жертвою, в сознании геройски исполненного долга. Но престиж Царя, в народном сознании, остался бы неприкосновенным. Для огромной части населения России феерически быстрое отречение Царя, с последующим третированием Его, как последнего узника, было сокрушительным ударом самому царизму.