Царский сплетник - [7]

— Надо же! Хрестоматийный палач, — хмыкнул Виталий.

— Почему хрестоматийный? — обиделся детина, — Я наш, исконно русский. — Решив, что жаровня набрала достаточную температуру, палач бросил качать мехи и начал засовывать в малиновые угли с мерцающими над ними синими огоньками пламени пыточные инструменты. — Так, тут порядок, скоро дозреют. Давненько я по профессии не работал, давненько… — Палач смахнул с лысины пот и приступил к настройке дыбы, — Слышь, малец, ты это… праздник мне не порть. Сразу не сознавайся. Покричи сначала чё нибудь по иноземному. Сатрапы там али еще чего ругательное скажи.

— Зачем? — Виталий хоть и пришел в себя, но явно не до конца, а потому немножко тупил.

— Струмент мне иноземный прислали, — пояснил палач, — все испытать хочу.

— Какой инструмент? — продолжал тупить корреспондент.

— Забавный, — оживился палач, — ножки злодея между хитрыми досочками зажимаются, клинышки в специальные пазы забиваются. Иноземцы говорят, безотказное средство, а царь-батюшка завсегда с каленого железа али с дыбы приказывает начинать. А народец-то хлипкий пошел. Лиходеи, ежели сразу не помрут, тут же виниться начинают. До испанских сапог дело не доходит. Одна надежа на тебя.

Ты уж не подведи, милый. Зубки стисни, слюну накопи, в морду мою поганую харкни, ну а я тут как тут с сапожками…

— Фигушки! Я еще до дыбы все скажу! Так что туши свои железки, они мне без надобности.

— Ну вот, — расстроился палач, — как тут повышать эту… как ее…

— Квалификацию, — подсказал Виталий.

— Ну да. Это слово.

Юноша обратил внимание, что обнаженный торс палача был в многочисленных подпалинах и ожогах.

— Я так понимаю, инструменты сначала на себе испытывал? — деликатно осведомился он.

— Не, это я по первости лиходеев неправильно к допросу готовил. Я их каленым железом, а они ножками сучить начинали. Железки на меня отбить норовили. И ведь отбивали! Такие все шустрые оказывались… — наивно удивился палач, — Хорошо, царь-батюшка подсказал, чё делать надо. Таперича злодеям сучить нечем.

Виталий опустил глаза. К стене были прикованы не только руки, но и ноги.

— Слышь, сынок, а может, это… все-таки помолчишь, а? — жалобно попросил палач. — Ну хотя бы минут двадцать.

— А какой мне смысл молчать?

— Так ежели ты сразу все скажешь, тебя раз-два — и на плаху, а так поживешь еще… минут двадцать. На дыбе повисишь, испанские сапожки примеришь. А уж я расстараюсь. Щипчики самые лучшие возьму. Ноготочки рвать буду — не почувствуешь! А как до плахи дело дойдет, топорик самый лучший подберу. Острый как бритва. Чик, и отмучился. Ну что? Договорились? — Нет, не договорились! — решительно мотнул головой Виталий, — Все будет очень просто. Без дыбы, без железа. Ты спрашиваешь, я отвечаю.

— Да если б я спрашивал… — мечтательно протянул палач.

Топот множества ног и приглушенные голоса за стеной камеры прервали их беседу.

— Ваше величество. Я ест заявлят протест!

— Я тебе заявлю! Ща вот как скипетром-то…

— Царь-батюшка, — запричитал кто-то, — это же не парадный прием, там обычный разбойник. Зачем вам скипетр и держава?

— Для солидности. Чтоб заранее трепетал. Пусть знает, собака, на чьих людей руку поднял!

Дверь с треском распахнулась, и в пыточную стремительным шагом вошел плотно сбитый, крепкий мужичок с державой под мышкой, на ходу размахивая скипетром, словно дубиной. За его спиной развевалась горностаевая мантия, на голове сидела лихо сбитая набекрень корона. Следом за царем в камеру просочился писарь с письменными принадлежностями в руках, высокий господин с лошадиным лицом в сером, явно иноземном кафтане и несколько стрельцов. Виталий с удовольствием освидетельствовал фингалы под глазами стражников, сообразив, чья это работа.

— Я буду жаловатца! — возмущался господин с лошадиным лицом. — Это ест произвол нат иноземный купец! Я как немецкий посол и глава купеческий гильтий…

— Слышь, Вилли Шварцович… — сморщился царь.

— Я ест Вилли Шварцкопф!

— Да мне до лампады, кого ты там ешь! Достал ты меня! Сказал же, все будет по закону! Сначала дыба, потом плаха. Чего тебе еще надо?

— Справетливый суд! Дыба — это ест произвол!

— Произвол — это то, что он на стражников моих напал.

— Это нато разобратца, кто ест на кого напал!

— Вот сейчас и разберемся. Малюта, дыбу готовь.

— А может, сначала сапожки, царь-батюшка? — с надеждой спросил палач.

— Дыба надежней.

Царь подошел вплотную к Виталию и начал рассматривать узника. Судя по недоуменному взгляду, державный увидел совсем не то, что ожидал.

— Федот!

К царю подбежал один из стражников. Красная шапка воина была оторочена дорогим собольим мехом, что говорило о том, что это был как минимум стрелецкий голова или сотник.

— Чего изволите, царь-батюшка?

— Это вот этот вот на вас напал? — ткнул скипетром в Виталий державный.

— Он самый, вражина! Не извольте сумлеваться! Лично ему рученьки-ноженьки вязал.

— Вот этот вот задохленький десяток моих лучших стрельцов… — Царь еще раз окинул взглядом юношу. По сравнению с мощными, массивными стрельцами Виталий и впрямь выглядел не очень представительно. — Да я вас всех… — Сбитая скипетром шапка стрельца полетела на пол, — Тоже мне сотник! Разжалую! Державу подержи, мешается.