Царский каприз - [7]

— Подле вас? — насмешливо переспросил князь Алексей.

— Нет, не подле меня, а подле вашей невесты!

— Невеста — будущее родство, и оно не исключает обязанностей, налагаемых родством настоящим, скрепленным целой жизнью!

— То есть? — прищурила глаза генеральша.

— Вы понимаете, что я говорю о своих стариках, об отце и в особенности о матери, которая всю свою жизнь положила в заботу обо мне.

— Об этом надо было думать раньше! — с убийственно холодным спокойствием заметила генеральша. — Теперь уже поздно! Теперь две матери станут на стороже интересов и будущности горячо любимых детей, и я не знаю, на чьей стороне останется перевес!.. Что вы на меня с таким удивлением смотрите? Вам непонятны мои слова? А между тем чего бы, казалось, проще!.. Вам нужно решающее слово вашей матери на то, чтобы губить или не губить мою дочь? О моем решающем слове вы не подумали… а между тем оно произнесено, произнесено твердо, непоколебимо!.. Если бы можно было вернуть прошлое и исправить непоправимую ошибку моей несчастной дочери, то мой личный выбор никогда не остановился бы на вас, и вы, князь, никогда не были бы мужем моей дочери!.. Но еще раз: об этом поздно говорить, и так же твердо и бесповоротно, как я тогда отказала бы вам в руке моей дочери, я говорю вам теперь, в настоящую минуту, что этот брак совершится, совершится во имя совести и чести, во имя лучезарной славы, окружающей имя моего незабвенного мужа, во имя Божьей милости и царской правды!.. Медлить со свадьбой нечего. У нас все готово, а о ваших приготовлениях мы вас не спрашиваем!.. Скромное приданое моей дочери все налицо, ее крошечный капитал лежит в банке; ту скромную обстановку, среди которой мы с ней жили, я всю могу уступить и передать вам. Я уйду отсюда, не взяв с собой ничего. Даже ризы с тех икон, которыми меня и мужа благословляли к венцу, я сниму и здесь оставлю!.. Они имеют свою материальную ценность, а вы, князь, по-моему, никакой другой ценности не понимаете и не сознаете! Я кончила! — сказала она, вставая, и гордым властным шагом направилась к двери. — Переговорите со своей невестой относительно срока, назначаемого вами для вашей свадьбы… О посаженном отце и шаферах для моей дочери не заботьтесь… Я их сама изберу…

Последние слова генеральша произнесла уже на пороге комнаты, вышла, не обернувшись, и властно пошла вперед, как бы рассекая сгустившиеся в окружавшем ее воздухе грозовые тучи.

Звуки ее шагов давно затихли в смежном зале, а князь Несвицкий и его невеста все еще стояли друг против друга, как бы загипнотизированные силой только что произнесенных перед ними властных слов.

Несвицкий заговорил первый.

— Что же это такое? — произнес он медленно и осторожно, как бы боясь разбудить или потревожить кого-то среди наступившего молчания. — Что это?.. Скажите мне! Провокация? Шантаж?!..

— Ни на то, ни на другое мы с матерью не способны! — гордо подняв свою красивую, характерную головку, ответила Софья Карловна.

— Ах, Боже мой! Я о вас и не говорю… я знаю, что вы ни на что подобное не способны!

— А моя мать еще безупречнее меня! — гордо ответила она. — Вы — первый и единственный в мире человек, способный усомниться в этом!..

— Я, как вам известно, тоже никогда не высказывал по ее адресу ни малейшего сомнения, но все, что сейчас здесь произошло… Согласитесь, что в этом трудно разобраться.

— А что именно «произошло», князь? Оскорбленная и убитая горем мать вступилась за поруганную честь своей дочери? Неужели у вас там, в вашей хваленой Москве и в вашем московском «большом свете», это считается таким необычайным явлением?

— Гм… Но я, в таком случае, тоже имел бы право сказать, что об этом надо было раньше думать.

— О чем именно? — дрогнувшим голосом переспросила Софья Карловна. — О том, что у меня нет стыда, а у вас нет чести? Моя мать виновата тем, что верила в нас обоих, и за такую веру нам с вами меньше, чем кому бы то ни было, следует претендовать на нее!

— Вы тоже ударяетесь в фразы и в трагедию, а между тем нам с вами не до спектаклей! — сердито произнес Несвицкий. — Мне лично необходимо строго и здраво обсудить сложившееся положение. Жениться теперь, сейчас, не повидавшись с отцом и в особенности с матерью и не заручившись их согласием и благословением, мне положительно невозможно! Это значило бы и себя, и вас обречь чуть ли не на голодную смерть! У меня своего лично нет положительно ничего. Ни на какое постороннее наследство я рассчитывать не могу. У меня есть меньшие братья и сестры, которых впереди ждет большое состояние, но мы, старшие, в этом грядущем благосостоянии не участники!

— Да… Я об этом слышала стороной, — с холодной улыбкой заметила Софья Карловна. — Меньшие дети вашей строгой и безукоризненной матери являются прямыми наследниками ее богатого родственника, всю жизнь прожившего в вашем доме и всего себя отдавшего на служение интересам ее и ее старого мужа… Ведь ваш отец что-то лет на двадцать или на тридцать старше вашей матери?

— Да… Но я не знаю, что вы хотите сказать этим?..

— Зато я сама хорошо знаю это! — спокойным голосом произнесла Лешерн.

— Но я в праве требовать, чтобы вы объяснились…