Царский духовник - [47]

На первых порах после удачи начальной послал Господь испытание тяжелое молодому вождю царственному и его воинству.

Кратко, но выразительно говорит об этом летописец: “Ночь была спокойна. На другой день сделалась необыкновенно сильная буря; сорвала царский и многие шатры; потопила суда, нагруженные запасами, и привела войско в ужас. Думали, что всему конец; что осады не будет; что мы, не имея хлеба, должны удалиться со стыдом. Не так думал Иоанн: послал в Свияжск, в Москву за съестными припасами, за теплою одеждою для воинов, за серебром и готовился зимовать под Казанью”.

После многих схваток кровопролитных успел доблестный воевода князь Воротынский поставить перед стенами казанскими туры и землею их насыпать; старанием воеводы храброго воздвигся вал крепкий между Арским полем и Буланом, и могли с того вала ратники московские отражать врага пальбою дружною.

Нелегко далась такая удача полкам царским: до самой ночи кипела битва кровавая, и до самого утра выходили из Казани ватагами дерзкими татары и бросались резаться с нашими. Царь Иоанн Васильевич не смыкал глаз, молился в церкви и то и дело посылал гонцов к месту боя. Уже на рассвете отступили казанцы, много убыло у них храбрых витязей: был убит князь Ислам-Нарыков, был в куски изрублен Сюнчелей, могучий богатырь татарский. Наши тоже лишились витязя доблестного - Леонтия Шушерина. По всем полкам славился он своей силою да удалью; не было ему равного в бою рукопашном, и, только издали приметив его доспехи блестящие, смущались казанцы и в бегство пускались. Он-то и вышел против богатыря татарского, против страшного Сюнчелея. Ни один другому не уступал в доблести; только, видно, хлебородные нивы земли русской лучше вскормили удальца Леонтия, чем степи ордынские - могучего Сюнчелея. Вышли они один на один: храбрый Шушерин - с боевым шестопером в могучей руке, а удалец Сюнчелей - с кривым мечом татарским. Увертлив был татарский богатырь, и первый он Леонтия поранил, разрубив ему глубоко плечо левое; но не сдался русский витязь - широко размахнулся он и поразил татарина прямо в грудь. Зашатался, забился на коне Сюнчелей, почуяв, что насмерть ранен; а все же хотелось ему еще раз врага уязвить… Выхватил он нож острый и длинный и метнул в Шушерина. Вонзилось острие храброму витязю в левый бок, там, где кончался доспех верхний. Почуял и московский витязь, что не жить ему уже на белом свете, и гневом закипел против врага лукавого. Стал он его рубить да крошить нещадно, так что не только всадника иссек, а также и коня его, почитай, надвое перерубил. Осилив врага, поскакал Леонтий Шушерин из последних сил в самую густую толпу татарскую и еще с десяток казанцев убил; а потом рухнул он с коня и Богу душу отдал. Не оставили тело его товарищи на поругание татарам: дружно ударили и прогнали казанцев, а мертвого витязя отнесли в стан, где вечером отпели его иереи и земле предали по обряду православному.

Двадцать седьмого августа воевода боярин Михайла Яковлевич Морозов, по повелению царскому, подкатил к турам снаряд огнестрельный и установил его. Тотчас же открылась из-за вала нововозведенного пальба жестокая, и полетели ядра чугунные в стены Казани басурманской. Кроме пушек, изрыгали огонь на татар и малые окопы, прорытые около большого вала: из этих окопов стреляли из пищалей ручных пищальники царские и немало вреда приносили казанцам.

В этот день попал в полон к московским воинам храбрый витязь казанский, по имени Улан-Карамыш. Славился тот витязь казанский Улан силою и удальством: налетел он со своей дружиною прямо на большой полк князя Мстиславского - да там его хорошо встретили… Врезался Улан-Карамыш прямо в середину полков московских и многих храбрых воинов погубил… Когда же ударили на него и с коня сбили, увидели воины московские, что был ранен мурза Карамыш два раза стрелою. Сняли его с коня, подхватили под руки и повели прямо к царю.

Недолго пришлось татарскому витязю дожидаться: горел нетерпением царь узнать, что в бою свершилось. Тотчас же велел он привести пред себя витязя татарского и стал его допрашивать:

- Сильна ли Казань, много ли в ней воинов, не мыслят ли они царю московскому покориться?

Раненый витязь татарский только глазами сверкнул; два слова сказал он толмачу, рядом стоящему.

Спросил царь толмача, что ему пленник поведал.

Низко поклонился толмач и, робея, ответил царю:

- Говорит мурза Карамыш, что не хотят казанцы волей сдаваться, хотят они за свой город умереть!

Нахмурился молодой царь и молвил гневным голосом, озирая своих воевод:

- Знаю я, что упорны князья казанские, что крепки стены города их, что ждет их великая помога от князя Япанчи. Все же не робею я идти на них приступом и с Божией помощью покорю их!

Просили тут воеводы того мурзу Карамыша пыткам предать и от него выведать все тайны казанские; только на то царь не пошел… Помнил он свою кроткую царицу Анастасию Романовну, помнил он, что не любит она мучений людей невинных и всегда просит его миловать их.

На следующий день, по рассказу самого участника осады казанской князя Курбского, совершили татары сильную вылазку, только не из города, а из леса, что окружал Арское поле. Целым полчищем хлынули они оттуда с дикими криками, с воплем пронзительным. Ринулись они прямо на передовой полк царский, ворвались в его стан. Воевода полка передового князь Хилков едва успел на коня вскочить и меч из ножен вынуть. Жестоко пришлось ему с татарами схватиться: с тылу они нахлынули и врасплох московцев застали. Многие были посечены кривыми саблями татарскими, много воинов было пронизано длинными легкими копьями татарскими; не меньше было потоптано быстроногими конями татарскими. Смят был передовой полк, и гибель ему грозила неминуемая… К счастью, подоспели на подмогу другие князья-воеводы: Иван Пронский, Мстиславский, Юрий Оболенский; поспешили они все со своими отрядами на выручку полку передовому. Даже сам царь Иоанн Васильевич озаботился нежданным нападением татарским, на коня сел, свою царскую дружину снарядил и половину ее послал на помощь полку передовому…