Царский духовник - [43]

Низко поклонился казанский царь царю московскому и опять хитро усмехнулся.

Стал потом царь Иоанн Васильевич своих воевод расспрашивать да наставлять, как полки направить, как удачнее, после переправы через Волгу, Казань окружить, чтобы не пустить к ней помоги от ногайцев да крымцев. Обсудив все дела воинские, молвил государь воеводам своим:

- Через два дня начнем с помощью Божией и через Волгу переправляться.

Все поклонились молодому царю, а он еще что-то вспомнил, оглянулся и подозвал из толпы воевод князя Петра Ивановича Шуйского да князя Михаила Ивановича Воротынского.

- Вы, воеводы, назавтра возьмите дьяков разрядных и перечтите силу рати моей - сколько во всех полках конных и пеших воинов.

Уже под вечер покинули воеводы да бояре богатую ставку царя Иоанна Васильевича.

ПЕРЕД КАЗАНЬЮ

Двадцатого августа стали полки русские на берегу Казанки-реки и увидели перед собою тот страшный город басурманский, к которому много уже раз подступали русские воины и всегда уходили назад с позором и поражением. Много лет стояла Казань, много лет грозила она земле русской, много полонянников томилось в ней, а всегда недоступна она была ратям московским… Не умели воины московские осаждать и брать приступом города укрепленные, а Казань на славу укреплена была.

Князь Андрей Курбский - один из главных витязей, которые своим мужеством и доблестью преодолели все укрепления казанские и все ухищрения татарские, писал к царю Иоанну, тогда уже прозванному Грозным, что Казань нелегко взять было. Писал он о том, что Казань лежит “в великой крепости, с востока от Казани идет Казань-река, а с запада идет Булан-речка, в которой много тины и которая непроходима; течет она под самые стены городские и впадает у самой угольной башни в Казань-реку. Течет та самая Булан-речка из озера Кабана, а то озеро Кабан в полуверсте от Казани. Если переправиться через ту речку, тогда меж озером и городом лежит с Арского поля гора крутая, позади той горы вырыт ров глубокий, и проходит он до озера, называемого Погановым; лежит это озеро подле самой Казани-реки, от Казани-реки гора так высока, что оком воззрети прикро; а на ней город Казань стоит - в нем и палаты царские, и мечети весьма высокие, мурованные, где их умершие цари клались”.

Стало войско царя Иоанна Васильевича перед Казанью в шести верстах от нее; раскинуло оно свои шатры на лугах зеленых, обширных; начали воеводы вытаскивать из судов пушки и снаряд огнестрельный. Сам молодой царь велел свой шатер разбить среди дружин своих, а к Казани еще подступать не велел: ждал он ответа на грамоты, посланные бывшим царем казанским Шиг-Алеем.

Терпелив был молодой царь - не сразу он свои полки на Казань двинул; дожидался он не одной грамоты ханской, а также и того, чтобы успели из судов вытащить на берег казанский все до одной пушки и пищали. Был начальником над снарядами и огнестрельными рублеными башнями и тарасами боярин Михайла Яковлевич Морозов; сильно мешали боярину ливни обильные: даже река Казанка из берегов вышла, и луга болотами стали.

Сидел в шатре пышном московский царь и ждал вестей от воевод своих. Близился вечер, в ставке царской сумрачно стало, только лампады перед походными иконами проливали свет дрожащий и оживляли лики темные отблесками от камней драгоценных и окладов дорогих. С умыслом выслал молодой царь из шатра всех приближенных; не было при нем ни одного стольника, ни одного спальника - один сидел он в передней горнице шатровой и в глубокие думы погружен был. Все по-прежнему неслись его мысли в далекую Москву, во дворец царский к супруге любимой и к наставнику дорогому, старцу Сильвестру…

“Вот, отец святой, - думал царь, - пришел я к стенам казанским… Вот стою я перед ними со всей моею ратью великой; вот уже готовы мечи бранные из ножен выйти, вот уже готова пролиться кровь христианская, вот уже готовы загреметь жерла пушек, жадных до жизни человеческой, вот уже готов пролиться со стен казанских целый поток смолы огненной на груди воинов моих… Но все же обуревает меня, отец святой, сомнение великое! Не смею я вперед мои полки двинуть, не уверен я в удаче и потому духом слабею”.

Тихо было в шатре роскошном, никто не отвечал на скорбные думы царя молодого, никто, казалось, и не слышал их: по-прежнему мирно светились лампады перед иконами, по-прежнему тихо блистали золотые ризы образов святых. Из обширного стана доносилось в шатер царский глухое гудение толпы многотысячной, резко прорывались в этом шуме звонкие крики стражей около шатра царского.

Крепко берегли царя воеводы: вокруг ставки его тесным кольцом сплотились лучшие воины, никого не подпускали, друг с другом поминутно перекликались.

Предаваясь своим думам унылым, долго сидел в шатре своем царь Иоанн Васильевич.

Раздался шум у входа ставки царской, и вошли два боярина, два воеводы: князь Петр Иванович Шуйский и князь Михайла Иванович Воротынский. Оба были люди дородные, тяжко дышали - видно было, что спешили они к царю с вестями.

- Что скажете, бояре? - спросил царь Иоанн Васильевич, обеспокоившись от их прихода нежданного.

- По приказу твоему государеву, - отвечал князь Шуйский, - сочли мы твое воинство и пришли с ответом к тебе, государь великий.