Царские сокровища, или Любовь безумная - [51]

Матильда усмехнулась влажным ртом:

— Ах, зачем плетение словес? Сказали бы проще: обольстительная, но порочная женщина, — и это было бы правдой. У меня ощущение, что наш прекрасный мир, подобно «Титанику», медленно, но неотвратимо идет ко дну. И почти никто не спасется. Сейчас нужно быть или святым, или погрязнуть в безумном разврате. Я выбрала последнее.

Соколов сказал:

— Тогда вы, Матильда, выбрали голгофу!

— А что надо было выбирать?

— Спасательный круг! — И Соколов отправился в ванную.

Дамы вдогонку игриво закричали:

— Позвольте мы вас помоем — нежно-нежно! Мы будем скучать о вас… Скорее возвращайтесь, граф!

В ванной комнате Соколова ждала русская красавица Маша. Она не трещала о своей славе, зато заботливо приготовила притирки, мочалки, полотенца и махровый халат. Ее руки были большими, сильными, нежными. Вода в громадной мраморной ванне, похожей на бассейн, изумрудно переливалась и крепко пахла хвоей.

Высокая поэзия

Когда после ванны Соколов появился в гостиной, Рошковский сидел за роялем, Рогнеда мощным меццо-сопрано пела:

Растворил я окно, — стало грустно невмочь, –

Опустился пред ним на колени,

И в лицо мне пахнула весенняя ночь

Благовонным дыханьем сирени…

Это было странное зрелище: пианист в халате, великолепная солистка с профессиональными манерами держаться перед публикой, но совершенно голая, лишь в фасонистой сторублевой шляпке с перьями и с опущенной на лицо вуалью.

Вдруг Рогнеда оборвала пение, сказала Рошковскому:

— Играйте, Виктор, «Я помню чудное мгновенье».

Рошковский сыграл вступление. Опустив голову на сцепленные руки, Рогнеда с самым серьезным видом запела:

Я помню чудное мгновенье,

Она на зов явилась мой,

Томима жаждой наслажденья,

Палима страстью огневой.

Чтоб на алтарь Венеры с нею

Усердней жертву приносить,

Чтоб ласки сделать горячее,

Вино мы дружно стали пить.

Одежда легкая упала

К ногам красавицы младой,

И обнаженная предстала

Венеры жрица предо мной.

Вид чудного нагого тела

Во мне желанья пробудил,

Я сбросил шашку и к делу

В томленье сладком приступил…

Чудо-романс был спет. Дамы и Рошковский наградили Рогнеду аплодисментами, а Соколов усмехнулся: «Это просто сумасшедший дом! Но кто будет лечить больных?»

Тем временем Рошковский что-то сказал о Вере Холодной, которую вчера он смотрел в новой фильме.

Алеся наморщила лобик.

— Как, говорите, называется? «Смертельный поцелуй»? Ни, такого не бачила, хотя Холодную дуже почитаю. И все же мне больше люб, — завела глаза под потолок, сладко вздохнула, — Мозжухин. Когда Иван Ильич приезжал до нас в Киев, пришел в театр Соловцова, побачив меня на сцене… И во-от с такой кипою роз явился за кулисы… Ах, какая потом была ночь!

Соколов слушал девицу с удовольствием. Дамы начали ревновать. Матильда фыркнула:

— В тот вечер великий актер был наверняка пьян.

Рогнеда тоже неодобрительно посмотрела на Алесю, почесала свой налитой сосок и укоризненно сказала:

— Нынче молодежь удивительно распущенная пошла! Кто позовет, с тем в постель и бросаются…

У Алеси глаза наполнились слезами.

— Да як вы можете?..

Рогнеда махнула рукой и продолжила разговор:

— И зачем хвалиться своими знакомствами? Я давно дружу с Верой Васильевной Холодной, мы обмениваемся визитами, но я никогда об этом даже не заикаюсь.

Дамы, блистая эрудицией и обнаженными телами, громко спорили, перебивая друг друга.

Рошковскому надоели эти умствования. Он пророкотал:

— Дамы, вы не в Госдуме, прекратить дебаты! Теперь говорить буду я.

Спорщицы смолкли. Рошковский, усмехнувшись, сказал:

— Сегодня на приеме у меня была Зинаида Гиппиус. Про ее зубы ничего говорить не стану, ибо уважаю врачебную тайну. Но характер у нее — кошмар! Как эту озлобленную особу терпит муж — умнейший Дмитрий Сергеевич Мережковский? Этого не понять.

Алеся томно заломила руки:

— Союз двух вдохновенных творческих сердец, ах, какие страсти в их будуаре!

Матильда расхохоталась:

— Союз троих сердец! Вы, Алеся, забыли про писателя Дмитрия Философова, который тоже вроде мужа и который живет постоянно в семье Мережковских. Об этом знает весь Петербург.

Алеся усмехнулась:

— Сердце женщины — не карета, она може вместить скильки вгодно мужчин.

Рогнеда ядовито улыбнулась:

— Это у вас, у нынешних! Господа, я хочу сказать о Гиппиус. Самое забавное вы упустили: про нее говорят, что она… как бы деликатней выразиться… не совсем женщина.

Соколов возразил:

— Но все эти особенности не мешают ей писать прекрасные стихи.

Матильда согласилась:

— Я очень люблю поэзию Зинаиды Николаевны и даже бываю в ее литературном салоне «Зеленая лампа». То, что мужчинам видится в характере плохим, то нам, женщинам, часто кажется прекрасным.

Рогнеда сказала:

— Позвольте я прочту несколько строк из старых стихов Гиппиус…

Рошковский погладил бедро Рогнеды, поцеловал ее втянутый живот.

— Читай, ласточка, хотя твое призвание в другом, где у тебя нет соперниц…

— В чем?

— В амурных утехах!

Рогнеда поправила на шляпке вуаль, встала возле рояля, оперлась на него рукой и продекламировала так, что у Соколова между лопаток пробежали мурашки.

Был человек. И умер для меня.

И, знаю, вспоминать о нем не надо,

Концу всегда, как смерти, сердце радо,