Царские сокровища, или Любовь безумная - [46]

Лаборант Иванов, проклиная судьбу, отправился в лабораторию. Из кладовой, что помещалась на нижней площадке черного хода, принес реактивы. Для начала он развел нормально концентрированный проявитель, измерил температуру — восемнадцать градусов, — очень хорошо! Вылил проявитель в ванночку и опустил туда пластины на тридцать минут. При слабом свете желтой лампы лаборант Иванов негативы обработал дубящим раствором, промыл под краном и погрузил их в фиксажную ванну. Еще через десять минут вновь промыл в дистиллированной воде, бросил беглый взгляд на негативы: «Четкие, резкость соблюдена! Проявлено отлично. Пусть Зингер будет счастлив, сам-то небось нажрался, эксплуататор, а я трудись голодным. Изверг!»

Поскольку нужна была быстрая просушка, лаборант Иванов вновь сбегал в кладовую, отыскал на полке бутыль крепкого спирта, сделал глоток-другой, затем наполнил спиртом ванночку и опустил негативы. (Всякий фотограф знает: алкоголь поглощает из желатинного слоя воду, а сам при сушке быстро испаряется.)

Зингер под дверями лаборатории озабоченно произнес:

— Негативы удались?

— Вполне! Через десять минут, если не потребуется ретушь, приступлю к копированию!

Хозяин повторил:

— Напечатай и отдай мне в руки! И негативы для клиента приложи.

— Отдадим клиенту? — удивился лаборант Иванов. — Хорошо, пока еще сохнут!

Тревога хозяина уже окончательно показалась лаборанту подозрительной. Последний раз подобное беспокойство за качество продукции хозяин выказывал в одна тысяча девятом году, когда в их ателье вдруг зашел сделать снимки великий князь Николай Николаевич-младший. Но негативы и тогда, и вообще никогда никому не возвращались. «Кого сегодня мой козел снимал? — ломал себе голову помощник маэстро. — Очень любопытно посмотреть!»

Взглянул на негативы — ничего особенного, какой-то военный с крестами на груди, все снимки поясные. Стал печатать — глаза от удивления полезли на лоб. Зингер в его отсутствие снимал… германского офицера. Вот почему он трясется то ли от нетерпения, то ли от страха. Ах, змея подколодная! «Зингер» — это фамилия даже не еврейская, а еще хуже — вражеская. Но откуда на Невском проспекте взялся германский офицер? Почему приперся именно в ателье «Идеал»? Зачем германцу понадобились фотографии? Ясно: Зингер связан шпионскими узами с вражескими агентами. Не зря газеты предупреждают: «Будьте бдительны, враг повсюду, враг не дремлет!» И что теперь делать? Голова трещала от вопросов, но бесхитростный ум лаборанта Иванова дал простой ответ: «Арестовать немца, как только тот появится в фотоателье. Зингера тоже посадят, ателье тогда перейдет ко мне. Такая радость! За такой подвиг могут даже наградить от правительства!»

Отпечатав на целлоидинной глянцевой бумаге по шесть экземпляров с каждого негатива, лаборант Иванов одну фотографию положил в карман: «Вещественное доказательство преступной деятельности Зингера!»

Лаборант Иванов выскочил через задний ход во двор, а оттуда проходным двором на Невский. Прежде можно было обратиться за помощью к городовым, но тех еще весной разогнали. Зато медленно и угрожающе шагали военные патрули с красными повязками на рукавах. Сегодня на Невском проспекте их было особенно много.

Лаборант Иванов подскочил к патрулю в морской форме. На бескозырках была надпись: «Аврора». Робко спросил:

— Кто главный из вас?

Рослый, с громадным брюхом матрос сдвинул бескозырку на глаза, хрипло выдавил:

— Докладай, чего произошло! — От матроса крепко несло перегаром, как, впрочем, и от его полосатых товарищей с ружьями, на штыках которых были привязаны красные тряпочки.

Лаборант Иванов, страшно волнуясь, торопливо заговорил:

— Я служу в «Идеале», вон на той стороне наша фотографическая витрина. У нас хозяин, как я установил, шпион. Его надо арестовать.

Патрульные сгрудились вокруг лаборанта Иванова, с интересом слушали. Пузатый матрос прищурил пролетарский глаз:

— Чего-чего?

Лаборант Иванов заробел еще больше, стал путаться:

— Наш «Идеал», то есть Зингер, как пить дать шпион.

Пузатый энергично постучал костяшкой пальца по лбу доносителя:

— А ты, случаем, не псих, а?

Лаборант Иванов не обиделся. Он вынул из кармана фото:

— Глядите, граждане-товарищи патрульные, это ведь германский офицер! Ва-ажный из себя, вся грудь в крестах! Его сегодня наш Зингер у себя тайно фотографировал.

Патрульные передавали из рук в руки фото, цокали языками:

— Ишь, какой проходимец! Ничего не боятся… На Невский германец приперся сниматься на карточку. Орденов-то сколько — не счесть, знать, велика шишка.

Пузатый высказал сомнение:

— Может, твой немец — пленный?

— Нет, вы видите, он ведь в форме, при крестах и погонах, а у пленных все сдирают.

Матросы загалдели:

— Пленные под конвоем сидят, а не променад устраивают! Пленные приморенные, а тут — личность сытая, жизнью довольная.

Пузатый двумя пальцами высморкался на брусчатку, с наслаждением растер сапогом и спросил:

— Как, говоришь, фамилия твоего хозяина? Зингер? Дело мне понятное. Братва, да у них там гнездо. Пойдем, гражданин лаборант, разорим твоего Зингера, обыщем и изымем…

Лаборант Иванов проявил вдруг стратегическую мудрость: