Царская служба - [33]

— Да, вы правы, — признал Бразовский. — Я и сам ни с кем делиться не собирался. И не хотел, чтобы лишним людям мои дела известны были.

— Снова лжете, — предвидение в своем новом проявлении работало как хорошо отлаженная машина, и я ловил, как говорится, момент, стараясь выжать из него побольше. — Убивать купца тут не требовалось, достаточно было просто ему отказать.

— Настойчив он был очень, — в голосе Бразовского слышалась тоскливая и безнадежная злоба. — Грозил, что ежели я его предложение не приму, он следующей партией только качественный провиант поставит, да тут же и сдаст меня, что я с него деньги брал, чтобы он перед другими купцами имел преимущество.

Вот это уже похоже на правду. Маркидонов, конечно, угрожал Бразовскому серьезно — качественная поставка (а ее после доноса обязательно бы проверили) придала бы его словам убедительности. Вот только не учел хитрый купец, что откажут ему этаким образом — тростью по башке и…

— А заколол Буткевич Маркидонова чем? — спросил я в продолжение своих размышлений.

— Штыком, — безучастно ответил Бразовский. — Он его с собой принес под шинелью.

Хм… Ударить штыком, держа его за крайне неудобную для того трубку, и пробить с одного раза пальто из плотного сукна с ватной подкладкой — это вам не аккуратно ткнуть стилетом между ребер, расстегнув толстую верхнюю одежду. Да уж, силен Буткевич, силен… Был.

— Кто из вас предложил свалить убийство Маркидонова на маньяка? Буткевич, я так полагаю? — На этот раз Лахвостев долго над вопросом не думал.

— Спросите меня под заклятием, — криво усмехнулся Бразовский.

— Вы шутите?! — возмутился Лахвостев.

— Какие тут шутки, — Бразовский болезненно поморщился. — Но иначе я вам не скажу.

— А вы и под заклятием не скажете, — раскусил я его хитрость. — Потому что умрете. Но смерть от сердечного приступа была бы для вас слишком легким выходом. Не надейтесь.

— Значит, уже знаете… Говорил мне Буткевич, когда вы приехали, что надо все бросать и бежать подальше, — в голосе Бразовского отчетливо слышалась горечь. — А я его не послушал, думал, и так выкрутимся… Ладно, хватит. Больше я вам не скажу ничего.

— Вы вообще о чем говорили? — поинтересовался Лахвостев, когда мы вышли из закутка в коридор. — С чего бы Бразовскому умирать на допросе? И что мы уже знаем?

— С заклятия на верность, — пояснил я. — Как я понимаю, они с Буткевичем единокровные братья. [1]

— Понимаете вы, скорее всего, правильно, — согласился майор. На то, чтобы вспомнить поведение Бразовского на похоронах Буткевича, да хотя бы и просто их внешнее сходство, много времени Лахвостеву не потребовалось. — Но впредь, прапорщик, потрудитесь согласовывать проведение допросов со мной.

— Виноват, господин майор! — после того как Лахвостев назвал меня прапорщиком, любой ответ, кроме уставного, был бы нарушением дисциплины. Хотелось, конечно, добавить, что в отличие от истории с Хабибуллиным в данном случае никакой возможности согласовать заранее схему проведения допроса просто не имелось, но я вовремя остановился. И так уже со своими вопросами Бразовскому обнаглел не в меру, даже начальственное неудовольствие вызвал. Что-то меня сегодня из крайности в крайность шарахает… Да и работающее по-новому предвидение слегка даже пугает с непривычки. Нервы, что ли?

— Впрочем, — Лахвостев сменил гнев на милость, — раскрытие убийства Маркидонова можно считать именно вашей заслугой. Я непременно отражу ваши успехи в докладе государю, — вот, правильно я все-таки сделал, что промолчал.

…Майора Степанова, как я того и ожидал, рассказ Лахвостева не порадовал. Ну да, кому ж понравится, когда твою работу делают пришлые, и делают лучше тебя? Впрочем, Семен Андреевич дипломатично перевел беседу на обсуждение хода выявления виновных в том, что хранение на складах непригодного провианта не было своевременно обнаружено или же о том не поступило доклада. Собственно, расследование это сам же Лахвостев на Степанова и спихнул — не нам же вдвоем всю работу делать! А уж Иван Данилович, получив такой болезненный щелчок по носу, стараться будет и за страх, и за совесть сразу.

Как я предполагал, генералу Михайлову раскрытие убийства Маркидонова тоже большой радости принести не могло. К выносу сора из избы в армии, что в бывшем моем мире, что здесь, относятся, прямо скажем, без удовольствия, а тут именно таковой вынос и подразумевался, как одно из последствий. Да, никакому нормальному армейскому начальнику не понравится, что двое его подчиненных предавались воровству, а чтобы свои воровские дела скрыть, не придумали ничего лучше как совершить убийство — предумышленное и по предварительному между собой сговору. Но еще больше не понравится ему то, что об этом будут говорить и даже, прости, Господи, писать в газетах всякие-разные штафирки и щелкоперы, которые и в ногу-то ходить толком не умеют. Поэтому, когда Лахвостев и Степанов отправились на совместный доклад к его превосходительству, я, хоть и мысленно пожелал им удачи, сам был настроен на сей счет более чем скептически, и даже тихо радовался, что меня они с собой не взяли.

Тем сильнее пришлось мне удивиться, увидев, что лица обоих майоров по возвращении их из генеральского кабинета пусть радостью ожидаемо и не светились, зато не читались на них и впечатления от генеральского разноса. Что ж, уже неплохо. С чего бы только?