Царица Сладострастия - [47]

Отнимите у Юпитера его золотистое облако — и кто станет поддерживать его?

Итак, мы выехали, как всегда нарядно одетые. Мы пересекли город, почти не разговаривая — слишком много людей смотрело на нас; мы же испытывали то чувство стыдливости, какое присуще первому чувству, всегда таящемуся, словно оно преступно.

Но в дела смертных часто вмешивается дьявол, и он во второй раз решил показать свои когти. В то мгновение, когда мы выезжали из городских ворот, чтобы направиться к нашей вилле, на дороге поднялись клубы пыли и показалась карета в сопровождении большой свиты верховых и слуг; народ с криками освобождал путь — это ехал его высочество герцог.

Супруг мой сразу вспомнил о матери: она конечно же находилась при герцогине, и снова заволновался.

— О! — сказал он мне, думая вслух. — Там моя мать!..

— Ну что за беда, сударь? Почему вы не можете подышать воздухом на этой дороге?

Он ничего не ответил и, как полагалось, вышел из кареты, чтобы приветствовать принца, проезжавшего мимо. Герцог Савойский освободил от этой обязанности дам: карета промчалась мимо нас как молния, и свекровь не заметила, что мы находились рядом; если бы она об этом догадалась, то, без сомнения, заставила бы остановиться свиту их высочеств, чтобы в свое удовольствие выбранить нас прямо на дороге.

Когда стих грохот колес и улеглась пыль, г-н ди Верруа спокойно вздохнул. Мы продолжили путь и постепенно стали вести себя свободнее друг с другом. Я смеялась, с трудом сдерживая восторг по поводу того, что мы так ловко провели нашего аргуса.

Ехали мы очень быстро; погода стояла великолепная, а места, проносившиеся мимо, казались просто волшебными. Что может быть лучше для счастья?

Когда тебе двадцать лет, жизнь кажется прекрасной. Она открылась нам тысячью чудес, засверкала всеми гранями, как волшебный кристалл, отражающий многоцветие солнечных лучей.

Увы! Лучи нередко гаснут, а кристалл разбивается, и от этого чуда остается лишь тусклый образ, смутное воспоминание.

Дом, куда мы ехали, был красив и уютен; он стоял у подножия горы, на берегу реки, был окружен густым лесом с высокими деревьями и благоухающими цветами — прекрасное место для того, чтобы укрыться в тени при жарком климате да еще в это время года. У г-на ди Верруа в каждом из его замков было достаточно слуг; он мог приехать в любое время без предупреждения и иметь все, что ему нужно, и никаких помех этому не было. Он тратил на содержание этих домов огромные средства, уходящие впустую, но по-другому поступать было невозможно.

В тот день мне достаточно было слово сказать, и нас уже ждал готовый обед и ужин. Я помню каждую мелочь, потому что для меня это был подлинный свадебный пир и, без сомнения, один из счастливейших вечеров в моей жизни.

XVIII

Я уже говорила, что наша вилла была расположена на берегу реки, у подножия горы, в прелестном месте, где было все: изумительный вид, чудесный воздух, волшебная природа. Прекрасная погода и солнце могли бы, наверное, оживить и мрамор. Никогда еще я не испытывала подобного ощущения.

Судя по всему, то же, что было со мной, происходило и с г-ном ди Верруа. Для него все было ново так же как для меня: если не считать некоторых шалостей с горничными и камеристками, он впервые оказался наедине с молодой, красивой женщиной высокого положения, женщиной, которой надо было понравиться, чтобы добиться ее, и эта женщина уже три года была его женой. Согласимся, что для любовных притязаний положение сложилось занимательное. Для начинающего это было счастьем.

Обед был подан очень быстро; в больших итальянских домах всегда имеются блюда, приготовленные на случай надобности (во Франции подобный обычай ввел герцог де Мазарини). В одном из замков на моих глазах произошло даже нечто поистине трогательное. Его хозяин за участие в заговоре или, скорее, за то, что выдал какую-то тайну королю Франции, был изгнан Виктором Амедеем из своих владений. Я не называю имени этого человека, потому что обещала герцогу тщательно скрывать его и не посмею нарушить клятву; упомянутый синьор еще жив, за его историей скрывается тайна, которая может погубить всю его семью, после чего она никогда не оправится; кроме того, у меня есть обязательства по отношению к этому дому, связанные с моими детьми.

Итак, этого синьора отправили в изгнание, но каждый день в обычные часы стол был накрыт, дворецкий и слуги подавали яства. Они ставили блюда на стол, минуту стояли в почтительнейшем молчании, как будто маркиз в самом деле присутствовал в комнате, затем убирали приборы, а еду раздавали бедным, наказывая им помолиться за его превосходительство; на следующий день все повторялось. Об этом рассказали герцогу Савойскому; он был так поражен, что очень скоро вернул изгнанника из ссылки, заявив, что такой хороший хозяин не может быть плохим слугой ему.

Возвращаюсь к нашему обеду. Перед тем как сесть за стол, мы гуляли; затем граф доставлял себе удовольствие показывать мне убранство дома, который я почти что не видела, ведь мы приезжали сюда только с г-жой ди Верруа, а это означает, что после реверансов нам приходилось неподвижно восседать в креслах, выслушивая комплименты — «представительствовали», как она это называла. Теперь я увидела картины — обязательную принадлежность любого итальянского дворца, великолепную мебель, серебряную посуду и драгоценности — настоящие сокровища; но, главное, я увидела комнату, обивка которой — венгерское кружево по розовой парчовой ткани — выглядела как новая.