Царевна Софья и Пётр. Драма Софии - [11]

Ян Собеский и его паны сдались. После бурных переговоров в Москве в 1686 г. был подписан договор о Вечном мире России и Польши, а в 1687 г. в Кракове король, рыдая от огорчения, ратифицировал документ о правах России на все отвоеванные ею земли. Одновременно признавалась власть митрополита Киевского над православными Польши и Литвы — а тот, благодаря хитроумной дипломатической операции на Востоке, перешел от Константинопольского патриарха под власть Москвы^{18}.

ПРАВИТЕЛЬНИЦА И ЕЁ КРУГ

Чтобы понять значение Вечного мира 1686 г., нужно учитывать, что по всем договорам после Воссоединения России и Украины русские цари клятвенно обещали вернуть полякам Киев. Закрепление его за Россией было столь знатной победой, что злейшие враги Софьи при дворе не смогли воспрепятствовать официальному признанию ее власти: отныне имя царевны включалось в царский титул после имен Ивана и Петра^{19}.

Сторонники Софьи добились этого далеко не сразу. Имя Софьи начало появляться в правительственных внутренних документах осенью 1682 г. и употреблялось все чаще в бумагах учреждений, которыми руководил В.В. Голицын. К лету 1683 г. ее влияние настолько упрочилось, что царевну признали правительницей придворные панегиристы: письменные и устные похвалы мудрости и добродетелям Софьи достигли пика к лету 1686 г. — подданные отдавали себе отчет, что именно ее «девственному разуму» обязаны внутренним миром и внешними успехами Российского государства^{20}.

Подписав Вечный мир и добившись его ратификации, Россия одновременно стала членом Священного союза с Римской империей германской нации, Речью Посполитой и Венецией против Османской державы и подданного ей Крыма. Сверх договора союзники России в случае решительной победы, не оставляя себя в накладе, отводили ей значительную часть Балканского полуострова, Константинополь и проливы. В 1687 г. Голицын стал главнокомандующим российской армией, готовящейся к решительному наступлению на юге.

С этого момента, как справедливо заметил побывавший в Москве француз де ла Нёвилль, началось падение канцлера и всего правительства Софьи. И дело было отнюдь не в безуспешности Крымских походов 1687 и 1689 гг., как веками пытались уверить историки, и даже не в росте консервативной оппозиции Софье и Голицыну, хотя та проявляла себя весьма круто и в проповедях патриарха, и в Думе, и в армии.

В то время когда выдающийся русский публицист архимандрит Новоспасского монастыря Игнатий Римский-Корсаков произносил пламенные речи перед полками, уходящими на юг, призывая «мужественных ратоборцев» спасти порабощенных турками православных братьев и на крыльях двуглавого орла вернуть крест Христов Святой Константинопольской Софии, патриарх Иоаким публично предрекал несчастье русской армии, зараженной присутствием офицеров-иноверцев^{21}.

Нельзя сказать, что патриарх, признанный глава российских «мудроборцев», отвергал все подряд культурные и технические новшества: Русская православная церковь предпетровского времени была вовсе не столь консервативна, как это обычно изображают. Если патриарх Никон еще крушил «фряжские иконы» (написанные под влиянием итальянской школы), то при его преемниках западноевропейская живопись прочно утвердилась при царском дворе, «першпективным письмом» расписывались под руководством патриаршего секретаря — известного поэта Кариона Истомина — дворцы светской знати и палаты духовных лиц.

Уже при царе Фёдоре двор и гражданские служащие облачились в короткое европейское платье (без него, по указу, не допускали в Кремль), а военные привыкли к нему давно — солдаты и драгуны, например, ходили в коротких кафтанах и со шпагами с 1630-х гг. Очень многие при дворе стригли на западный манер бороды и усы вразрез с церковной традицией, держали не только певчих для светских вокальных «партесных» концертов, но и клавесины, органы и целые инструментальные оркестры.

Кстати, европейские линейные ноты пришли на смену старинным крюковым тоже в 1670-х гг., а первые русские театры и танцы во дворце появились в недолгие годы счастья царицы Наталии Кирилловны, когда она, воспитанница Артамона Матвеева (женатого на шотландке Гамильтон), нарушив вековую традицию, стала даже появляться перед народом.

В 1680-е гг. новые дворцы знати, их убранство, утварь, кареты, одеяния представителей «верхов» поражали иностранцев роскошью, а не какой-то спецификой. Не все, как В.В. Голицын, владели древними и новыми языками, но увлечение музыкой и литературой уже приобретало повальный характер. Те, кто не мог сочинить приличную для двора речь, заказывали стихотворные вирши (вплоть до тостов и надписей на подарках) писателю-профессионалу. А с новейшей стихотворной эпитафией хоронили родных даже купцы и подьячие^{22}.

«Зрением и потребством вещей человек веселится!» — провозглашал писавший все выступления патриарха Иоакима (а потом Адриана) Карион Истомин — модный в те времена придворный литератор. И действительно, изящные и технические «художества» наполняли жизнь московского двора при правлении Софьи. Хотя царевна, в отличие от старшего брата Фёдора, не вникала лично в работу мастеров и изобретателей праздников, она позволила сестрам, теткам и вдовствующим царицам завести собственные дворы, обеспечившие художников всех специальностей массой заказов.