Царевна Нефрет - [16]

Они уезжали на войну в колесницах, запряженных единорогами.

Они жили тысячу лет и ни разу не улыбнулись…»

*

Однажды Бособр показал ей акварель Густава Моро[15], которая его вдохновила. Мэри взглянула на желтое, землистое лицо тысячелетнего фараона, не знавшее улыбки, услышала кашель француза, увидела, как он судорожно мнет платок и замечталась. Возможно ли прожить тысячу лет?

За каменной охранной стеной, закрывавшей вход в гробницу, Райт нашел нечто, оживившее прошлое. Давняя мечта или невероятный сон становились явью. Беспокойные видения воплотились в образы, которые украшали стены по обе стороны узкого и низкого входа. Райт благоговейно рассматривал фрески с изображением погребальной процессии. Невольники несли жертвенные дары, еду, напитки, цветы. Много цветов. Курильницы. Некоторые держали в руках раскрашенные сундучки, двое бережно несли стол с разложенными на нем плодами.

Домашняя обстановка — изысканные произведения рук художников и их утонченного вкуса. Кресла, столики, кровати с резными головами животных. Шкатулки с драгоценными украшениям и и косметическими средствами… Зеркала, бусы, веера. Ручная газель несравненной красоты — на скаку, со стройными ногами. И снова какие-то жертвенные дары, толпа плакальщиц, сами позы которых выражают печаль. Тянут барку, невольники подгоняют скот. Мумия лежит в позолоченном саркофаге. Рядом семья. Плакальщицы пытаются выразить непомерную боль родных. Переправа через Нил. Ярко раскрашенные похоронные лодки. Металлические цветы лотоса на носу и корме барки, везущей мертвое тело, низко склоняются к воде, словно под гнетом скорби.

Из склепа, вырубленного в скале, выходит и идет навстречу процессии жрец. В его фигуре Райт — не столько зрением, сколько внутренним чувством — узнает себя самого. Рабочие, вошедшие следом за ним, возгласами обращают внимание друг друга на это необычное сходство и указывают пальцами на Райта.

Первый шаг в усыпальницу был для него шагом в прошлое. И вот он встретился со своим двойником, жившим три тысячи лет назад. При взгляде на него, Райт на миг утратил себя и в тот же миг обрел вновь — в том, кто терпеливо ждал его здесь, облаченный в одежды жреца.

Не могло быть сомнения, что у художника, изобразившего погребальную процессию, должны были иметься особые причины для придания чертам жреца портретной выразительности. Эту выразительность подчеркивали характерно-шаблонные лица всех остальных. Упрямая линия подбородка, резкий вырез губ, контрастирующий с молодым лицом, меланхолический и чуть удивленный взгляд больших глаз — все это было словно срисовано с живого Райта. Жрец отличался от него только обритой головой.

Открытие заставило Райта изменить первоначальный план. Он был слишком взволнован и чувствовал, что в таком состоянии не сможет продвигаться дальше, даже не вправе это делать. Нужно успокоиться, свыкнуться с новыми чувствами и тогда уже пробиваться к месту вечного упокоения тех, кто звал его к себе.

Его волнение было ответом на этот зов.

Непривычное поведение Райта обеспокоило Карнарвона. На вопросы о том, как идут раскопки, Райт отвечал коротко и безразлично, как будто все, что он нашел, было ему давным-давно знакомо. Казалось, он лишь с большим усилием сумел отвлечься от раздумий, когда поднял голову и произнес:

— Прошу вас не заходить дальше места, где я сегодня остановился. Я отметил это место деревянной табличкой.

Карнарвон согласно кивнул головой.

Вернувшись с раскопок, Карнарвон застал Райта в той же позе — согбенного, с локтями на коленях и сцепленными пальцами. Широко раскрытые глаза глядели недвижно и испуганно, не видя ничего вокруг. У рта, как старческие морщины, пролегли глубокие складки. Карнарвон внимательно посмотрел на Райта, махнул рукой, будто отмахиваясь от сна, и направился к выходу из палатки. Еще раз оглянулся, пожал плечами и пробормотал: «Странно…»

Он уже успел побывать в усыпальнице, дошел до фрески с изображением жреца и сразу заметил сходство. Карнарвон никогда не расставался с фотографическим аппаратом и магнием — и сейчас не удержался и сделал снимок, собираясь сравнить его позднее с фотографией Райта. Вероятно, Райта поразила эта схожесть. Карнарвону показалось, что он украл что-то, принадлежащее другому.

*

Ночью Райт спал спокойно. Он освоился с тем, что увидел. Волнение отпустило его. Он уже решился копать дальше. На следующий день с утра он вошел в раскоп, даже не взглянув на фрески и своего двойника. С помощью рабочих добрался до погребальной кладовой, заполненной предметами домашнего обихода; их хватило бы на обстановку небольшой комнаты. Несомненно, со времени погребения все здесь оставалось нетронутым. Воры, искавшие драгоценности, конечно, вряд ли позарились бы на эти повседневные предметы. Их ценность заключалась не в материале, а в исполнении.

Они лежали в том же порядке, в каком были некогда сложены — не особо бережно. Краски сохранили свои цвета и даже такой подверженный воздействию времени материал, как кожа, выглядел неповрежденным. Возможно, это объяснялось исключительно благоприятным составом почвы.

Косметические принадлежности попадались во множестве. Коробочки для благовоний с маленькими фигурками из слоновой кости, ложечки — причудливый арсенал молодой красавицы наполнял всевозможные резные и раскрашенные шкатулки. Даже консерватор Карнарвона — старый англичанин, повидавший на своем веку немало древностей — недоумевал, каким образом все это сохранилось в таком хорошем состоянии. Он высказал предположение, что дело было не только в редкостных свойствах почвы, но и высоко развитом искусстве мумификации.