Царевна Нефрет - [12]

Мэри была очень взволнована и утомлена подготовкой к путешествию и беспрерывной примеркой платьев. Даже разговаривала меньше обычного.

Когда Ландсберга спрашивали о свадьбе дочери, он отвечал несколько боязливо. Его трудно было застать дома, а в конторе он принимал каких-то таинственных посетителей. Полюбил ходить по кафе. Медленно, молча попивал ликеры и просиживал целые часы в унылой задумчивости. Возможно, он пытался избежать встреч с Мэри. Отворачивался от знакомых, словно те ему надоели; заметив это, люди насмешливо улыбались. Ландсберг был чем-то сильно опечален и его глаза неуверенно бегали.

*

В свадебном платье Мэри выглядела необычайно красивой. Обычная холодноватость сменилась большей свободой движений и немного трогательной, мягкой несмелостью. Временами Райту казалось, что он приблизился к разгадке тайны, терзавшей его несколько месяцев. Совсем как в детской игре, когда кто-то ищет спрятанную вещь и ему кричат: «холодно», «тепло», «горячо», Райт чувствовал, что всякий раз подходил ближе к то холодной, то снова горячей волне, вздымавшейся и опадавшей. Встречаясь взглядом с Мэри, он находил в ее глазах полное доверие, что-то, о чем тосковал, но всегда неясное. Ему хотелось разорвать пелену, за которой скрывался бесценный клад. Само имя «Мэри» будоражило его кровь. Произнося его, он невольно вкладывал в это имя смысл, который оно несло на мертвом языке: «Мэри-нери» — египетское «любить». Но стоило Райту ощутить себя на пороге разгадки, что-то нашептывало ему: «Холодно, холодно, холодно…».

*

Когда старенький седой священник с моложаво-розовым лицом начал знакомым проникновенным голосом повторять слова брачного обряда, Райту показалось, что он уже совершил первый шаг к счастью, пусть до цели было еще далеко. Он благодарно поцеловал Мэри.

Ландсберг нервно слонялся по комнатам, гости были праздничными и совершенно лишними. Таким же праздничным и лишним был и обед.

Наконец молодые сбежали от назойливых пожеланий разошедшихся гостей и очутились в авто. Райт внимательно вгляделся в лицо своей жены и подруги жизни.

— Хотел бы я, чтобы ты смогла увидеть Египет моими глазами, — сказал он, обнимая Мэри.

Она посмотрела на него снизу, и в ее лице появилось что-то умоляющее. Подставила глаза для поцелуя. Мэри тоже чувствовала, что отныне для нее начинается новая жизнь: все прежнее исчезает, новое ждет впереди, проступает в бесконечно далекой заманчивой дали. Но тот, кому она дарила свои ласки, тонул в забытье, как тень.

Ее отец все охотней часами просиживал в кафе, проводил все больше совещаний и все чаще выезжал. Казалось, к нему вернулась молодость. Ландсберга давно уже никто не видел таким оживленным — объемистый живот исчез, как не было, умные глаза блестели. В контору приезжали почтенные господа с туго набитыми бумажниками и наполняли комнаты дымом дорогих сигар. Вскоре в обществе пошли разговоры: «Вы слышали? Ландсберг…» Да, он собирался жениться и производил впечатление спортсмена, который приберегает силы для решительного броска и твердо намерен первым достичь финиша. Между тем, за это время он удвоил и даже утроил тот капитал, что уступил Мэри.

*

В холле железнодорожного вокзала Райту показалось, что в толпе промелькнул Стакен: он, согнув плечи, шел по лестнице. Райт пригляделся — не ошибся ли он? Нет, эта старческая походка была ему хорошо знакома. «Стакен? с чего бы?» — подумал Райт, отдавая распоряжения носильщику.

Перед спальным вагоном Райт вдруг снова увидел Стакена: могло показаться, что старик за кем-то следит. Он с такой силой опирался на трость, будто хотел вдавить ее в камень перрона — и сам словно окаменел в своем грубом старомодном пальто и шарфе вокруг шеи. Стакен смотрел пристально и строго; приподнял шляпу и раздвинул губы, здороваясь:

— Я пришел, дорогой Райт, пожелать вам….

Слово «пожелать» прозвучало растянуто, злобно и чуть ли не насмешливо.

— Я пришел пожелать вам счастливого пути и попрощаться с вами…

— Моя жена — профессор Стакен, — представил их Райт, когда приблизилась Мэри.

На старческих губах появилась улыбка:

— Актриса? Поэтесса? — и задержал ее руку в своей. — Ваш муж очень любит женскую поэзию…

Мэри высвободила руку, пытливо и смущенно взглянула на мужа.

— Не забудьте расспросить мужа о египетской любовной поэзии, особенно об одной рукописи.

Это уже, несомненно, была насмешка, к тому же злобная..

— Профессор имеет в виду замечательное художественное произведение, которое он счел нужным уничтожить, — ответил Райт и взял Мэри за руку, словно стремясь ее защитить.

— Извините, господин профессор, нам пора с вами попрощаться, — и повернулся к дверце вагона.

Стакен вытащил из кармана конверт и протянул письмо Райту.

— Пожалуйста, передайте это письмо директору музея в Каире, — и отступил от вагона, уходя от прощального рукопожатия.

Кондуктор крикнул: «Прошу садиться!» Райт показался в окне вагона.

Стакен стоял перед ним, как каменная статуя. Одну ногу выдвинул вперед, руку опустил, в другой держал трость, сжимая ее посередине и прижав к груди. Несколько разряженных дам и франтоватых молодых людей сопровождали кого-то к вагону. Стакен маячил среди них грязным пятном. Стоял, как унылая руина, не замечая ничего вокруг. Его взгляд остановился на Райте, который застыл за окном, прижимая к стеклу ладони, как зачарованный. Утонул в бездне глаз своего учителя. Вагон двинулся с места. Стакен провожал его глазами, впившись в неподвижный силуэт Райта за окном. Когда Стакен скрылся из глаз, Райт, пошатываясь, подошел к дивану и бессильно упал на свое место.