Царевич - [52]

— Ты не можешь пойти со мной на войну, сынок. — Возможно, когда–нибудь, когда сын подрастет, ему придется встать в ряды воинов, но Ионафан постоянно молил о том, чтобы до того времени Израиль победил всех врагов и войны бы прекратились. Он молился, чтобы поколение его сына без страха сидело бы в тени масличных деревьев и смотрело, как утучняются стада. Но день, когда царь Саул мирно упокоится с отцами своими, а Ионафан станет правой рукой нового царя — Давида — день этот пока оставался далекой мечтой.

Ионафан по–прежнему старался сплотить израильские колена против общего врага — филистимлян. Уговаривал братьев слушаться прежде Господа, а не людей. Призывал отца раскаяться и веровать в того Бога, который когда–то призвал его быть царем над Израилем.

И зачастую отчаивался, ибо от усилий его мало что менялось. И менее всего — сердца завистливого царя и младших его сыновей.

* * *

И снова Саул, услышав о новом убежище Давида, готовился пуститься в погоню за своим заклятым врагом.

— Давид раз за разом щадит твою жизнь! — напомнил ему Ионафан, зная, что его слова тщетны.

— Только чтобы унизить меня!

— Он поклялся, что не поднимет на тебя руку.

— Стоит ли верить этой клятве, когда он собирает войско? Да, он не поднимет на меня руку, потому что не успеет — я убью его первым!

— Сколько же еще лет пройдет, прежде чем ты поймешь, наконец: Давид никогда не будет воевать с тобой?

Саул бушевал, не внимая доводам рассудка.

Авенир был мрачен. Начал уставать от этой охоты?

— Если с твоим отцом что–то случится, я позабочусь о том, чтобы царский венец достался тебе, а не другому.

— Он достанется тому, кого изберет Бог.

— А почему бы Богу не избрать тебя? Народ тебя любит. Вид у тебя царский. И с людьми ты обращаешься по–царски. Всем будет хорошо, если ты будешь царем.

Ионафан похолодел. Боже, сохрани нас от человеческого честолюбия! Он ухватил Авенира за ворот кольчуги и рывком притянул к себе. Стоя нос к носу с начальником войска, он, понизив голос, выговорил:

— Если падет мой отец, тебе, Авенир, лучше пасть вместе с ним!

* * *

Сторожевые отряды, выставленные Ионафаном на границе, отслеживали перемещения филистимлян. Ионафан корпел над военными чертежами, будущее страшило его.

Донесения поступали все чаще.

— Царь Саул возвращается из пустыни Зиф.

С чувством облегчения Ионафан вышел к воротам встречать отца. Саул въезжал в Гиву совершенно один, понурив голову, сгорбившись в седле, остальные держались за ним на приличном расстоянии.

— Да благословит Господь твое возвращение домой, господин мой. — Ионафан низко поклонился. Подняв голову, он увидел на лице отца нечто, внушившее ему надежду, что затянувшаяся на годы охота за Давидом, наконец, подошла к концу.

Саул спешился, заключил его в объятия. — Ты — единственный, кому я доверяю, сын мой — больше ни единому человеку! — Он бросил быстрый взгляд на Авенира и повернулся к городским старейшинам, которые пришли поприветствовать его.

Ионафан поспешил за царем во дворец.

Скрывшись от взора ликующей толпы, царь Саул тотчас принялся пинать все, что попадалось под ноги, и орать на слуг, чтобы они убирались с глаз его долой. Даже Рицпа, наложница царя, убежала прочь. Саул упал на трон, уткнувшись лбом в ладони.

— Никому нельзя доверять. — Он застонал, как от ужасной боли.

— Что случилось в пустыне, отец?

С протяжным стоном он крепко обхватил голову руками. — Давид! Как мне ненавистно это имя! — Он вскочил на ноги. — Однажды среди ночи меня разбудил его голос. Я думал, это сон, но это был он — стоял на вершине горы неподалеку от нашего стана. Он кричал Авениру, что тот достоин смерти, — за то, что плохо защищает меня. Авенир и все его люди. — Саул заметался по комнате.

Чтобы как–то успокоить отца, Ионафан протянул ему кубок вина. Кубок, брошенный царской рукой, тут же полетел в стену.

— Знаешь, что он сказал? Давид крикнул: «Оглянись! Посмотри, где копье царя и сосуд с водой, что были у его изголовья?» Мое копье и кувшин были у него в руках! Представляешь? — Взгляд Саула уперся в Ионафана, царя била дрожь. — Скажи мне! Как мог человек незаметно подкрасться ко мне мимо трех тысяч воинов? Он чародей? Призрак? Или же моя собственная стража питает надежду, что он меня убьет?

— Отец…

Саул в гневе воздел руки кверху.

— Я позвал его: «Это ты, сын мой Давид?» — Глаза Саула стали бешеными. — Я назвал его «мой сын». А он стал требовать, чтобы я объяснил, почему я его преследую, за что, в чем он виноват. Обвинил моих слуг, что они натравливают меня на него! И проклял их! Твердит, что они его изгнали, лишили дома и наследства, которое ему Бог обещал. Он сказал, что они дожидаются, что он начнет служить чужим богам. Кричал, что я не должен допустить, чтобы он умер на чужой земле, вдали от Господа.

Лицо Саула перекосилось, как от мучительного горя.

— Он сказал, что я вышел искать одну блоху, что я гоняюсь за ним, как гоняются за куропаткой по горам! — Царь тяжело опустился на трон и всхлипнул. — Да будь он блохой, я бы раздавил его давным–давно!

Ионафан пожалел отца. Гордость предшествует падению.

Саул стукнул кулаком по колену. — Я пообещал, что ничего ему не сделаю. Сказал, что был глуп и очень, очень сильно ошибался. — В глазах царя зияло черное отчаяние. — А он не подходил ближе! Не подходил, и все! Бросил мое копье, чтобы оно упало между нами, и велел, чтобы один из моих людей пришел и взял его. Видишь, как он насмехается надо мной? А потом он сказал, что сам Господь вознаграждает за добро и за верность. Похвалялся, что Господь предал меня в его руки, но он не стал меня убивать.