Царь Соломон - [80]

Вся эта огромная челядь требовала ежедневно и немалого количества продуктов. Впрочем, «немалого» — это мягко сказано: «Продовольствие Соломону на каждый день составляли: тридцать коров тонкой муки пшеничной и шестьдесят коров прочей муки; десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, и сто овец, кроме оленей, и серн, и сайгаков, и откормленных птиц…» (3 Цар. 4:22).

Таким образом, в год царский двор потреблял две тысячи тонн пшеничной муки тонкого помола, четыре тысячи тонн обычной муки, 11 тысяч голов крупного рогатого скота и 36 тысяч мелкого. Эти цифры на первый взгляд выглядят фантастическими, но такое впечатление обманчиво.

Во-первых, следует отметить, что подобная пышность двора с огромным числом прихлебателей была свойственна монархам во все времена, а восточным монархам в особенности. К примеру, двор жившего столетия спустя персидского царя Кира потреблял ежегодно 6,5 тысячи тонн пшеничной муки, 6,1 тысячи тонн ржаной муки, 36 тысяч голов крупного скота и 250 тысяч мелкого. Сравнивая эти цифры, поневоле приходишь к выводу, что по сравнению с Киром великий царь Соломон был сама умеренность (правда, не стоит забывать, что и размеры его царства были куда скромнее размеров Персидской империи).

Во-вторых, в приведенные выше данные об объеме потребления двора Соломона, безусловно, входило и обеспечение продовольствием всех служивших в Храме левитов и коэнов, а также, не исключено, и выполнявших трудовую повинность в столице строительных рабочих. С учетом этого цифры Третьей книги Царств выглядят вообще очень скромно.

И, наконец, напомним, что значительную часть времени дворцовой жизни составляли пиры с участием сотен гостей. Апологеты Соломона говорят, что он отмечал пирами окончание изучения той или иной главы Писания, но даже если это и правда, то далеко не вся правда. «Сказал я в сердце моем: „дай, испытаю себя весельем, и насладись добром“; но и это тоже суета. О смехе сказал я: „глупость!“ — а о веселье: „что оно делает?“. Вздумал я в сердце моем услаждать вином тело мое…» — признается Соломон в «Екклесиасте» (2:1–3).

Уже исходя из этих слов, мы можем предположить, что вино на этих грандиозных пирах текло рекой; одно блюдо сменяло другое; гремела музыка; пирующие, стремясь развлечь царя, состязались в шутках, тостах, искусстве стихосложения…

Царь видел вокруг себя толпу счастливых, вполне довольных жизнью людей и, видимо, искренне считал, что так же счастлив и доволен весь народ. Между тем, как считают историки, чем дальше, тем больше в различных слоях населения назревало недовольство политикой Соломона.

В Иерусалиме, очевидно, росло и ширилось противостояние Соломона с ревнителями Закона, жрецами и членами синедриона. Им были явно не по душе как браки Соломона с иноплеменницами, так и — еще больше — та свобода, которую он предоставил языческим культам. Все большее подпадание Соломона под языческое влияние виделось им и в самом образе его жизни, и во всех его нововведениях.

Разве фигуры животных, украшавших трон Соломона, не напоминали культы египетских, финикийских и ассирийских богов, которые изображались в виде тех же животных?! Разве это не было нарушением заповеди «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли» (Исх. 20:4)?! Таким образом, в самом расширении Соломоном международных связей, в введении им различных новшеств, менявших привычный уклад жизни (скажем, во все более широком использовании лошадей в армии, в сельском хозяйстве и в качестве транспортного средства), они видели реальную опасность ассимиляции и отказа народа от Синайского откровения.

Пол Джонсон в своих предположениях идет еще дальше: по его мнению, многие ревнители культа Единственного Бога должны были находить языческие элементы в самом оформлении Иерусалимского храма (херувимы, статуи быков, на которых стояло «медное море», и т. п.). Да и само объявление Храма единственным местом, где можно было приносить жертвы Богу, вызывало, по мнению Джонсона, недовольство колен, живших на севере страны. Вдобавок ко всему Соломон явно отвергал авторитет пророков своего времени, не спрашивал их советов и не прислушивался к ним — в отличие от своего отца Давида, не делавшего без такого совета и шагу. Судя по всему, после смерти Нафана Соломон вообще ликвидировал институт придворных пророков, хотя, по меньшей мере, один выдающийся пророк — Ахия Силоянин — в его время жил.

На основании этого явно чувствующегося в библейском тексте недовольства деятельностью Соломона ряд израильских историков высказывают предположение, что последняя книга Пятикнижия Моисеева — Второзаконие была написана или, по меньшей мере, серьезно отредактирована именно в эпоху царя Соломона. Во всяком случае, при чтении излагаемых ею законов, касающихся царя, невольно возникает предположение, что этот отрывок был написан именно в дни Соломона и специально для Соломона:

«Когда ты придешь в землю, которую Господь, Бог твой, дает тебе, и овладеешь ею, и поселишься на ней и скажешь: „поставлю я над собою царя, подобно прочим народам, которые вокруг меня“, то поставь над собою царя, которого изберет Господь, Бог твой; из среды братьев твоих поставь над собою царя; не можешь ты поставить над собой царем иноземца, который не брат тебе. Только чтоб он не умножал себе коней и не возвращал народа в Египет для умножения себе коней, ибо Господь сказал вам: „Не возвращайтесь более путем сим“; и чтобы не умножал себе жен, дабы не развратилось сердце его, и чтобы серебра и золота не умножал себе чрезмерно. Но когда сядет он на престоле царства своего, должен списать для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов; и пусть он будет у него, и пусть он читает его во все дни жизни своей, дабы научался бояться Господа, Бога своего, и старался исполнять все слова закона сего и постановления сии; чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его, и чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево, дабы долгие дни пребыл на царстве своем он и сыновья его посреди Израиля» (Втор. 17:14–20).