Царь-Север - [47]

Мёрзлый воздух в вышине вдруг зашуршал. Так шуршит в магазине дорогая материя, когда ее разворачивают перед глазами дорогого покупателя. Над заснеженными горами, обступившими озеро, разноцветными лоскутьями развернулось дивное сияние. Пёстрым, веселящим водоворотом закружилось, уплывая вдаль и отрясая мелкую цветочную пыльцу на деревья, на гребни сугробов.

В чистом небе над вершинами тайги неожиданно возникло широкое лицо луны, белое, точно обмороженное: синие пятнышки виднелись на щеках. Свет заиграл, морозными тонкими иглами втыкаясь в подушки белоснежных гор, в соседние лиственницы, кусты. Снег вблизи становился ослепительно белым, а вдалеке – сероватый, с волчьим оскалом. Зашевелились тени в тайге и в тундре, точно серая стая по сугробам ползла. Но даже тени в ту минуту представлялись белыми, искристыми. Дерево, промерзающее до сердцевины, бухнуло неподалёку, заставляя Северьяныча вздрогнуть. От гулкого «выстрела» в кедрах всполошился дремлющий глухарь, любящий зимою квартировать в кедровниках. Длинным полотенцем с веток на мгновенье свесилась кухта, сбитая крыльями, – глухарь с испугу поспешил улепетнуть в темноту ближайшего ельника, куда не могли проломиться яростные лунные лучи.

А потом во мгле послышался тонкий серебристый колокольчик, шаркуны зашаркали. В недоумении поглядывая по сторонам, охотник увидел светящееся облачко, похожее на шаровую молнию.

Яркий шар, постепенно увеличиваясь в размерах, прокатился по мглистому берегу, укрытому широкой рваной тенью, откинутой береговыми кручами. В середине шарового облака пригрезилась оленья упряжка и фигура небольшого погонщика, сидящего на нарте. На нём красовалась волшебная мантия, пошитая из той материи, из какой под небесами шьют полярное сияние. Стремительная лёгкая упряжка летела по-над землей, ни копытами, ни полозьями не касалась оловянно мерцавшего льда…

Храбореев изумленно смотрел и думал, что надо бы скорее отвернуться от наваждения, пока совсем не вышибло рассудок. Понимал, что надо, но отвернуться не мог. Более того, захотелось побежать навстречу, упасть на нарту, скользящую по воздуху, и умчаться куда-нибудь в райскую даль, где вечное тепло и любовь, где нет ни печали, ни голода, ни заботы.

– Я, грешным делом, тогда подумал… – рассказывал Дед-Борей, – вот так вот, думаю, погибает наш брат, промысловик. Чертовщина всякая мерещится рыбакам да охотникам. Мужики идут в объятья миражам и пропадают…

О подобных видениях Антон Северьяныч много слышал, но мало верил, только усмехался. И вот оно явилось. И тут уж – не до смеха. Аж зубы зазвенели; то ли от холода, то ли от страха… Охотник стиснул зубы, чтобы «горох не дробить». По белопенным гривастым волнам-сугробам, озарённым луною, вразмашку доплыл до зимовья. И только-только двери за собой захлопнул, – пурга опять взъярилась, да пуще прежнего, будто разозлилась на того, кто помешал ей править белый бал.

Луна зажмурилась за облаками. Налетевший ветер по стеклу хлестанул снегами. За стеной олени приглушенно хоркнули, саданули копытами. И собака, остававшаяся взаперти, задрожала всем телом, заскулила и прижалась к ногам охотника. Затравленно зыркнула в окошко и упала на пол – по хребтине прокатилась вздыбленная шерсть. Северьяныч тоже посмотрел в окно… И вот здесь-то ему сделалось не по себе. Голова закружилась. Смелое крепкое сердце, как медвежьей лапой, защемило горячим предчувствием. Только это было не предчувствие беды – наоборот. Что-то хорошее, светлое должно было случиться в жизни. И уже случилось – уже пришло, глядит в окошко и улыбается. «Кто там?»

Странная слабость навалилась на охотника. Задремал, не в силах даже рассупониться, лишь разулся, да и то наполовину, – обувка осталась на левой ноге. Через какое-то время, когда он крепко заснул, похрапывая, собака осторожно подошла, понюхала подметку и отпрянула, пугливо прижимая уши.

Утром он очнулся – голова болит, как с похмелюги. Встал, подслеповато поглядел в окно. После пурги от малого оконца только белое дупло осталось – всё завалило снегом. В «дупле» зазывно голубело небо. Над горами серебрился тонкий нарождающийся месяц «в рукавицах». Это значит, погода на мороз повернула. Когда бы месяц был «в кругу» – это к метели.

– Постой! Как так? – пробормотал он, хлопая глазами. – Ночью в небе плавала огромная луна. Кто обглодал её до тонкой корочки? Росомаха, что ли?

Пить хотелось – во рту пересохло. Но воды в избушке не оказалось. Собираясь пойти к роднику, он взял ведро. Однако выбраться на волю оказалось не так-то просто. Пурга запечатала избу до самой маковки. Теперь эта изба напоминала деревянную посылку, отправленную в вечность. А внутри посылки – бедняга Дед-Борей.

Он постоял перед раскрытой дверью – вовнутрь открывалась. Рукой потрогал, а потом ногой раздражённо попинал мраморную стену спрессованного снега, напичканного каменною крошкой, промороженными ягодками голубики, хвоинками, рваным листом и тоненькими ветками. В лицо повеяло прохладной мятной карамелью, будто конфетная фабрика находилась поблизости.

Привычное дело – откапываться после пурги, пробивать ходы и норы в спрессованных сувоях двухметровой высоты. Только спросонья лень лопату брать, снегоборьбу затевать.