Царь Мира - [28]

— Спасибо. Значит, обойти озеро так, чтобы выйти на противоположный берег напротив тропинки к шоссе.

— Классно формулируешь. Чувствуется журналист.

— А по твоим объяснениям чувствуется глубоко творческая личность в период ночного вдохновения.

— Да, мы такие.

— У тебя велик есть?

— Есть.

— Одолжишь? Хотя… с этим зеркалом на велосипеде не очень-то. Если я его оставлю?…

— Закати в мой подъезд и оставь там. Никто его не возьмет, кому он нужен? А возьмут — да и черт с ним. Старье.

— О'кей, тогда я погнал. Слушай, давай я возьму один экземпляр пьесы с собой?

— Бери, только она недописана. И потом, она как-то странно пишется.

— Как странно?

— Не пойму, толи это будет комедия, то ли больше трагедия, да и вообще какая-то раскачка в психике, я так раньше не писал. То куски прозы идут, черт знает что — сырая она, в общем…

— Не важно. Я потом верну, почитаю и верну. Может, что-то прояснится.

— Ты всерьез думаешь?…

— Я не знаю, как объяснить все происшедшее, Илья. Если для объяснения нужна мистика, значит, придется и с мистикой разобраться.

— Ладно, потом давай ко мне.

— Вот это не знаю. Я боюсь, что здесь скоро Леша появится с гончей сворой. Если он придет, постарайся ему изложить, что я способен, наверно, пристукнуть любовника Алины, но никогда не ударю ее. Может, он тебе поверит.

— Ладно, постараюсь.

— Ну, давай. Да, слушай, — внезапно спросил Сергей, — а что это твоя царевна так смахивает на Алину — после того, как поглядится в зеркало, конечно? И имя опять же… Ты что, парень?…

— Ладно-ладно, — насмешливо сказал Илья. — Я верен своей супруге. Просто… кем еще можно вдохновиться в нашей дыре? Она тут одна-единственная особа царственной внешности. А мы все так, подданные. Низко летаем. Музу не выбирают, — с какой-то злой усмешкой сказал Илья, — потому что не из кого выбирать.

— Ладно, пойду я, — хмуро сказал Сергей.

— Так куда ты направлялся?

— Не знаю. До утра где-нибудь посижу, потом звякну тебе на работу. Может, что-то прояснится к этому времени.

— Спички возьми, и здесь бутерброды, пива есть банка. Давай-давай, бери, беглый каторжник.

— Спасибо. Ты тоже поосторожнее. Хотя ты тут вроде ни при чем. Но если здесь замешаны какие-то спецслужбы, они могут и тебя вычислить. Да, ты завтра Эдика предупреди. И вот что. Обязательно скажи Леше, чтобы в больнице организовал охрану. Я за Алину боюсь.

Сергей выкатил велосипед, прикрепил к багажнику пакет с рукописью и едой, махнул рукой Илье и уехал.

Он что, рассорился с Алиной, действительно ударил ее, а потом от этого слегка сдвинулся, думал Илья, и сочиняет все эти истории? Но уж больно художественно. К шизофрении Серега никогда не был склонен. Или что-то действительно происходит загадочное? Но что?

Пришедший в себя после визита Серого милиционер, оставленный в театре, с трудом поднялся наверх, прошел в кабинет Власова и прикрыл глаза, увидев его неподвижное тело и предчувствуя крайние неприятности по службе. Чувствуя, что сделать что-либо он попросту не в силах, спустился, позвонил в отделение и попросил срочно сообщить Клюкину о происшедшем. Потом, набрав «03», вызвал «скорую».

* * *

Судебно-медицинский эксперт Марк Абрамович Гершензон сидел неподвижно в старом кресле. Два лаборанта обычно помогали ему — на одного из них старик возлагал большие надежды и обещал передать ему все свои знания. Иначе попросту некому было бы заменить шестидесятивосьмилетнего эксперта. Но сейчас в лаборатории бюро судмедэкспертизы Гершензон был один.

Со стороны могло показаться, что он дремлет, — да и время, три часа ночи, вполне способствовало бы этому. Но на самом деле старик не спал, мозг его лихорадочно работал — может быть, так, как никогда в жизни.

Забрав из театра зеркало, Гершензон сразу направился в лабораторию. Сторож, конечно, по привычке предложил выпить чайку и сыграть партию в шахматы, как делал это уже много лет, хотя знал наперед, что Гершензон откажется вежливо и от того, и от другого. Некоторым исключением из установившегося ритуала сегодня была просьба старого эксперта пропустить к нему человека по фамилии Алиев, который должен прийти ровно в половине четвертого. За несколько лет подобные просьбы звучали трижды, и сторож каждый раз соглашался, зная, что утром ему перепадет награда в виде пары бутылочек спирта. Он никому не говорил про эти визиты, понимая, что это угрожало бы и ему: во-первых, он не имел права пропускать в лабораторию посторонних; во-вторых, он не хотел лишаться и этой скудной награды.

В лаборатории Гершензон снял с зеркала отпечатки пальцев. Он сразу понял, что Руслан был прав — что-то необычное было в этом зеркале, и прежде всего необычной, неестественной была температура его поверхности. Впервые старый эксперт заторопился, интуитивно сознавая, что следы чьих-то рук — это вовсе не главное. Закончив с отпечатками, он измерил температуру на поверхности зеркала, потом полез в сейф, где у него хранились самые ценные приборы. Он достал счетчик Гейгера и убедился, что предчувствия его не обманули: зеркало «светилось», радиоактивное излучение было довольно сильным, хотя и неопасным при недолгом соприкосновении с зеркалом. Но если бы кто-то просидел рядом с ним часов сто, это могло бы плохо для него кончиться. Гершензон сел напротив зеркала и задумался.