Царь-Космос - [120]
Внезапно Виктор почувствовал кожаную перчатку на своей щеке. Прикосновение было коротким – то ли попытались погладить, то ли хлопнули вполсилы.
– Извините, Вырыпаев.
Оборачиваться он не стал, голову отдернул.
– Не люблю, когда вспоминают эту дурацкую байку про ванну. Ее, если вам интересно, выдумала Ольга, жена Каменева, она мне всегда завидовала. А еще я очень нервничаю, из-за вас, между прочим.
– Чего нервничать-то? – удивился батальонный. – Дверь надежная, стены из пушек не пробить.
Короткий злой смешок, словно он неудачно пошутил.
– Да кто вас здесь держит, Вырыпаев? Собирайтесь. Книжки можете с собой не брать. Помните у Мережковского? «И в этот день мы больше не читали…» На выход!..
Знакомому «браунингу» батальонный ничуть не удивился. Накинул шинель, привычно застегнул пряжку на ремне. Фуражка…
– Руки за спину – или в карманы можно?
Лицо женщины искривилось.
– Вы что думаете, мне это доставляет хоть малейшее удовольствие? Связалась с вами на собственную голову… По коридору налево – и вниз!..
Охраны у кельи не оказалось. Коридор был тоже пуст, и Вырыпаев понял, что служивых в серых шинелях убрали неспроста. Заныло сердце, в уши вновь ударила торжествующая «Крокодила». «По-а-а Невскому ходила…». Альбинос скрипнул зубами, и прежде чем сделать первый шаг по гулкому камню, усилием воли остановил ненавистную музыку. Пусть ничего не будет, только звуки шагов за спиной.
Пошел!
Стены коридора сузились, сомкнулись узостью склепа, подернулись черной тенью. Под ногами заскрипела старая, залитая осенними дождями зола. Костер затоптали, засыпали могильной землей, а после долго выискивали тлеющие в густой траве угли.
«…За успешное выполнение задания командования и личное мужество, проявленное при уничтожении махновских банд наградить тов. Вырыпаева Виктора Ильича Орденом Красного знамени РСФСР..»
– …Товарищ батальонный, товарищ батальонный!.. Сюда!..
Горячее лето 1921-го. Позади Перекоп и Кронштадт, позади долгая война. Но мира нет, горит Тамбовщина, жарким белым пламенем полыхает Украйна. Сумщина, леса да речки, белые хаты под соломенным стрихами, древние порушенные церкви. Недригайлов, маленький городишка с гербом, похожим на базарный лоток. «Восемь черных слив в золотом поле, означающие великое в том месте оных изобилие…».
– Товарищ батальонный! Мы его достали, достали!..
На золотом речном песке – трупы. Много их, куда больше чем слив на старом гербе, урожайным оказался горячий месяц июнь. Батальон атаковал сходу, разворачиваясь на бегу. Дорога была каждая минута, враг, ощетинившись тачанками, докашивал свинцовой косой неосторожную конницу, «червонцов» из 8-й кавдивизии. Вот-вот прорвутся, перейдут реку, исчезнут в лесной чащобе.
Успели! Настал час сбора урожая.
– Вот он, вражина. Вот, вот!..
Батальонный смотрит – и не видит. Труп, как труп, много их здесь, одинаковых, мачехой-Смертью усыновленных. Старый офицерский китель, портупея доброй кожи, «кольт» в окаменевших желтых пальцах. Лица не видать – утонуло носом в песке.
– Да он это, товарищи. Ну-ка, взялись, ну-ка перевернули!..
…Песчинки на лице, на белых губах, на щеках небритых, и на мертвых стеклянных глазах, и на черных бровях.
– Точно он! Начштаба ихний, самый, говорят, лютый после Батьки. Не ушел, не скрылся!.. Изверга Нестора Махна приятель-собутыльник, всех наших в пень рубил, коммунистов на воротах вешал. Долго тешился, душегуб, кровь народную пил, словно упырь проклятый. Так пусть теперь мокрым песком заедает!
Бывший атаман Нечай, бывший командир Ударного Южного отряда, смотрит на труп бывшего друга. Не ушел ты, Феодосий Щусь, начштаба 2-й повстанческой группы. Не захотел, с хлопцами на берегу остался, чтобы погоню на лишние четверть часа задержать.
«Извини, товарищ. По дурному вышло.»
Молчит Виктор Вырыпаев, командир славной Рабоче-крестьянской Красной армии. Ни слова, ни звука, только мрак ночной в глазах. Дивятся бойцы, понять не могут. Или виноваты в чем? Не иначе сердит батальонный, что не взяли живым лиходея, так ведь невозможно было. До последнего отстреливался, бомбы бросал, волком бешенным кидался.
И уже не песок – мокрый пепел под сапогами. Затоптали Черный костер, задавали последние угли. Прощай, вольная степная Утопия!
«Кинулась тачанка полем на Воронеж…»
– Там ступеньки, Вырыпаев. Не забыли?
Он не забыл. Все возвращалась, шло по кругу, словно в черном водовороте Мальмстрема. Коридор, знакомая дверь, подвал, неяркий свет керосиновых ламп, плакат не стене. Красный пароход с надписью «РСФСР» рассекает бушующее море, отодвигая острым носом царскую корону. Ступеньки. Подземелье. Бесконечный сырой тоннель…
– Стойте! Дальше не пойдем.
Вырыпаев послушно остановился. Закрыл глаза, привыкая к темноте, вдохнул памятную сырость. Сзади щелкнула зажигалка. Мадам Гондле приспичило перекурить.
Виктор открыл левый, живой глаз, попытался всмотреться. Тоннель, небольшой перекресток, поворот направо, поворот налево. Сзади – неровный трепещущий свет. Не иначе, дамочка прихватила с собой один из фонарей. Он пожалел, что даже не попытался запомнить путь, по которому они сюда добирались. Но как запомнить? Тут и с картой разобраться мудрено.
