Царь-колокол, или Антихрист XVII века - [78]

Лютня, звонкая песня были забыты. Молодая невеста сидела с утра до ночи возле окна – с увлажненными глазами, без сна и пищи, смотря печально на дорогу, не слыша увещеваний Шарлоты. Когда старушка насильно укладывала ее в постель, Роза закутывалась в одеяло и притворялась спящей, пока сама мать не засыпала; тогда она снова бросалась к окну, устремляла глаза на дом Пфейфера, и только проснувшаяся поутру Шарлота выводила ее из этого положения. Так прошло почти полгода. Если бы бедняжка знала, что Пфейфер сидел в Тайном приказе, она бы не оторвалась от ворот этого страшного судилища!

На третий день после Вербного воскресенья, рано утром, когда Шарлота еще крепко спала, Роза, слегка забывшись, вдруг встрепенулась и поспешно бросилась с постели к окну, будто влекомая какой-то силой. Улица была еще пуста, и только вдали трое каких-то мужчин шли по дороге. Все чувства Розы обращаются в зрение; дрожа и бледнея, смотрит она на приближающихся незнакомцев: красные кафтаны двух из них дозволяют различить, что это стрельцы, но третий, в короткой епанечке, с беретом на голове… Да, она не ошибается… Это Пфейфер! Что делается в эту минуту с любящей девушкой? Наконец судьба сжалилась над ней, она дождалась своего жениха! Вот он подходит уже близко… близко… взглядывает на окно, протягивает ей руки… Но один из стрельцов делает Пфейферу знак, и он, печально наклонив голову, идет в сопровождении стрельцов в свой дом… Что это значит? Зачем эти ненавистные стрельцы? Роза дожидается, что они скоро выйдут от Пфейфера, что на окне явится по-прежнему заветный венок, и тогда она бросится на крыльцо и крепко-крепко поцелует своего жениха. Но проходит час, другой, стрельцы остаются по-прежнему в доме Пфейфера, и добрая девушка заливается слезами, предчувствуя что-то недоброе…

Но неизвестность хуже даже дурной вести. Роза бросилась к постели своей матери:

– Муттерхен! Вставайте скорее, ради бога… А не то я умру тут на месте.

– Что с тобой, мой друг, ты так встревожена? – вскричала Шарлота, поднявшись с постели и смотря пристально на дочь.

– Иоганн возвратился!

– Неужели? Слава богу! Надобно здесь прибрать; верно, он скоро придет к нам.

– Он бы давно уже был возле нашего дома, потому что видел меня из окна, – вскричала Роза с отчаянием, – но с ним два стрельца, и они его не пускают… И потом его поведут на казнь, на Красную площадь… Будут пытать, жечь…

И несчастная девушка, созидая ужасы в собственном воображении, била себя в грудь и рыдала, как ребенок.

Дверь тихо отворилась, и в комнату вошел Брандт, которого Пфейфер не один раз приводил к Шарлоте – как своего друга – и прежде, когда только корабельный мастер бывал в Москве.

Обе женщины устремили на него вопросительные взоры, предчувствуя, что он был послан от Пфейфера. Брандт, действительно, пришел объясниться о нашем аптекаре. Он рассказал смущенным слушательницам, что друг его совершенно невинно сидел в Тайном приказе – по наветам на него злых людей, обвинивших, будто бы он находился в сношениях с патриархом по поводу отдачи им своего письма голландскому послу. При этом Брандт объяснил, что еще нужно благодарить судьбу, что Пфейфер, при всей запутанности обстоятельств, не подвергнут был пытке, от чего избавился только тем, что был лично известен начальнику Тайного приказа, которому оказал некогда очень удачно медицинскую помощь. Передав обстоятельства дела, Брандт в заключение объявил, что теперь другу его, благодаря заступлению Матвеева, совершенно нечего опасаться.

– Но почему же он сам не придет сюда? – вскричала Роза.

– Его задержали дела из Аптекарского приказа, – отвечал с замешательством Брандт, – вероятно, он займется ими несколько дней, и тогда будет свободен по-прежнему.

– Благодарю вас за желание меня успокоить, – сказала твердо Роза, – но я знаю, что опасность не миновалась, если еще не увеличилась; я видела с Иоганном стрельцов, которые и теперь у него в доме.

Видя, что необходимо сказать истину, смущенный Брандт объявил, что Пфейфер находится под стражей до рассмотрения его дела. Большая дума, по царскому приказанию обсуживавшая это дело, освободила Пфейфера из темницы, но оставила под присмотром до совершенного доказательства его невинности. «Но, по всей вероятности, – прибавил Брандт, – скоро найдутся истинные участники в пересылке письма, и тогда Иоганн будет совершенно свободен. Легко может быть, что царь, по ходатайству Матвеева, и раньше повелит освободить его от присмотру».

– Но как узнал об этом Матвеев? – спросила Шарлота. – Говорят, что кто попал в Тайный приказ – о том не ведают птицы небесные, не только люди?

Брандт рассказал, что утром накануне Вербного воскресения, приехав в Москву из села Дедкова для приемки железа для сооружаемого им корабля, он пошел в Мастерскую государеву палату, откуда обыкновенно получал все припасы. Узнав, что дьяк Мастерской палаты находился в это время в Тайном приказе, где производилась под его ведомством поправка здания, Брандт, чтобы не терять времени, вздумал его сыскать там и уведомить о своем приезде. Дневальный подьячий, услышав от корабельного мастера, что ему необходимо скорее видеться с дьяком по царскому делу, велел ему следовать за собой. Проходя по одному из коридоров, в стенах которого находилось множество дверей, он увидел, что тюремщик, отворя одну дверь, вывел оттуда заключенного и повел его по коридору, вероятно, к допросу. Узник этот был Пфейфер…