Царь-колокол, или Антихрист XVII века - [34]

Почти посередине комнаты, стены которой были обтянуты красной голландской кожею, стоял широкий дубовый стол, покрытый зеленым сукном, посередине которого поставлена была чернильница, вычурно сделанная из синего стекла, в виде лебедя; с двух боков ее стояло по высокому, из вызолоченной меди подсвечнику, с вправленными в них желтыми восковыми свечами. Остальное пространство стола занято было свитками и несколькими толстыми книгами в телячьих переплетах с металлическими застежками, математическими инструментами довольно отчетливой голландской работы и разными иностранными монетами. В простенке, между двумя окнами, поставлен был небольшой шкаф с произведениями, которыми только могла похвалиться наша бедная в то время литература. Кроме духовных печатных книг между ними находились в списках: «Книга рекома арифметика», а по-немецки – «Алгоризма», а по-русски цифирная счетная мудреность и книга именуема геометрия или землемерие радиксом и циркулем. Из переводов здесь были: «Хромогалион», сиречь книга преречесловная, космография, риторика, фундаменты или марсимы фортификации, притчи Эзопа и книга о девяти музах и семи свободных художествах. Нижняя полка занята была рукописями собственных сочинений Артемона Сергеича, заключавших в себе жизнеописания российских государей.

На стоянце, перед одним из окон, красовалась на ножке зрительная труба, купленная Чемодановым для Матвеева во время пребывания первого в Германии, где он находился послом от нашего двора, а на противоположной к окнам стене висела величайшая редкость того времени в самой Европе: большое в серебряной раме зеркало, вывезенное из Венеции. Остальные стены заняты были двумя картинами, изображавшими Страшный суд и Мамаево побоище, и, наконец, ландкартою России, копией, составленной в 1614 году немцем Герардом для Федора Борисовича Годунова.

– Ну, теперь присядь возле меня, – сказал Матвеев, взяв Алексея за руку, – да расскажи, как зовут тебя и кто были твои родители? Спрашивают тебя не из любопытства, но из желания оказать помощь.

– Благодарю за ласковое слово, Артемон Сергеич, – отвечал Алексей, став почтительно перед сановником, – хотя не знаю, чем заслужить твою милость. Меня зовут Алексеем, а отец мой был литейщиком царь-колокола…

– Как? – вскричал Матвеев, быстро поднявшись с своего места. – Ты тот маленький Алеша, которого я ласкал так часто еще в литейной, когда был жил отец твой? Ну, дай тебе Бог по батюшке пойти: яблоко от яблони недалеко падает. Ведь ему, помнится, было лет только двадцать с небольшим, когда он оставил всех заморских мастеров, вылив на радость всего православного царства и на удивление заморских государств свой царь-колокол?

– Да, Артемон Сергеич; но мне, видно, не приведет Бог послужить трудами своими святой родине…

– Почему знать, молодец, быть может, и тебя сподобит он на какое-нибудь дело великое; овому талант, овому два, а тебе, видно, даровано от Всевышнего многое. Только без дела сидеть у моря, сложа руки, да ждать погоды не приводится. Время тоже деньги, коли еще не дороже: деньги наживешь, а потерянного времени не воротишь. Ну да ты не тужи, – прибавил Матвеев, потрепав ласково по плечу Алексея, – и тебе найдем дело по твоему уму и познаниям. Бог милостив. Таких людей мы днем с огнем ищем.

– Не знаю, как благодарить тебя.

– Посильное и совестливое исполнение своих обязанностей будет лучшей от тебя благодарностью и царю и родине. Как бы ни было, но во мне ты всегда найдешь своего защитника.

После этих слов Артемон Сергеич выдвинул из стола ящик, достал большие карманные часы, сделанные в виде яйца, и, посмотря на них, сказал:

– Время уже идти мне вверх, к великому государю, а отпустить тебя не хочется. Отобедай у меня, а вечером мы еще поговорим с тобой.

Матвеев позвал одного из знакомцев, проживавших в его доме, и поручил ему Алексея, а сам, нарядясь в светлое платье, уехал на двор государев.

Глава четвертая

– Что же, твоя милость, мало кушаешь нашего хлеба-соли? – говорил знакомец Матвеева Зеленский, один из мелкопоместных дворян московских, угощая Алексея во время обеда вкусными яствами.

– Благодарю тебя, Матвей Тихоныч, у меня уж не пойдет больше куска в горло.

– Что ты, господь с тобой, да этак из-за стола голоден выйдешь. Иван Кирилыч, – продолжал он, обращаясь к своему товарищу, сидевшему у другого стола, – потчуй гостей-то, батюшка!

Просторная комната, в которой происходило угощение, находилась в нижнем этаже, занимая все пространство дома Матвеева, и была уставлена со всех сторон длинными столами, за которыми заседало человек до полусотни мужчин в чрезвычайно разнообразных одеяниях: кунтуши и ферязи разных цветов и покроев, полукафтанья с козырями, рубахи с вышитыми воротами, охабни и кафтаны, – все это перемешанное, как нельзя более, составляло весьма разнообразную картину, которую Алексей, сидевший у особого стола с Зеленским, мог удобно рассматривать.

– Кто это такие, Матвей Тихоныч? – спросил тихо Алексей, обращаясь к своему товарищу и указывая на двух посетителей, о чем-то разговаривавших друг с другом.

– А господь их ведает, – отвечал Зеленский, – я из всех-то их человек с пять только знаю.