Царь Иисус - [13]

Она бросилась ему на шею и заплакала от радости.

Иоаким удивился и все же не очень удивился. Он призвал к себе управляющего и приказал отобрать двенадцать чистых овец и десять телят, и еще двадцать козлят в придачу для жертвоприношения, потом повез их в Иерусалим и отдал в Храм для благодарственной жертвы, однако никому не сказал ни слова о том, что случилось.

В душе он сомневался даже тогда, когда подходил к лестнице, что вела во Двор Священников, хотя, как полагается по обычаю, взбежал по ней с живостью, словно брал приступом город. Он подумал: «Если Господь внял моим молитвам, мне об этом скажет золотая пластинка на голове первосвященника».

В день новолуния жертвоприношения совершал сам первосвященник. Иоаким подошел к алтарю и испросил разрешения принести дары, а сам впился главами в пластинку, ожидая, что она затуманится от дыма, но она сверкала огнем, и у него не осталось никаких сомнений: «Теперь я знаю, что Господь простил мне мои грехи. Он услышал мои молитвы и молитвы моей жены Анны».

Первосвященник разрешил принести жертвы, назвал его по имени и спросил, живет ли он в Мире и Покое.

Помогавший ему священник тем временем осмотрел животных, бившихся в руках Храмовых служителей, одобрительно отозвался о них, а потом стал поворачивать им головы на север и с короткой молитвой перерезать одному за другим горло. Он собрал кровь в серебряный сосуд, окропил вокруг алтаря землю и вручил туши мясникам-левитам. Ловко орудуя на своих мраморных плитах, они вытащили внутренности и тотчас промыли их в фонтане во дворе, потом отрезали ногу, часть грудинки и правую лопатку. Это они взяли себе за работу. Остальное обмотали кишками и обложили двойным слоем жира. Священник аккуратно уложил жертвенное мясо на блюдо, посыпал ладаном и солью и, наконец, ступив босыми ногами на ступеньку алтаря, с молитвой поставил блюдо на полыхавший огонь. Дым поднялся столбом, хотя зимой он обычно стлался по земле, и Иоаким принял это как еще один добрый знак.

Священник напомнил ему, чтоб он не забыл прислать слуг за мясом, но Иоаким отказался со словами:

— Нет-нет, пусть все останется здесь, потому что это в самом деле благодарственная жертва.

Когда, успокоенный, он вышел из Храма, то повстречал своего соседа Рувима и поздоровался с ним с необыкновенной учтивостью, но ничего ему не сказал из боязни навлечь на жену или на ребенка несчастье.

Миновало положенное число месяцев, и в середине лета Анна разрешилась от бремени девочкой. Когда она взяла ее на руки и убедилась, что все у нее на месте, она вскричала:

— Вдова больше не вдова, и бесплодная жена стала матерью. Кто сбегает к противной жене Рувима и расскажет ей, что я родила красивое дитя?

На это Иоаким сказал:

— Никто никуда не побежит. Девочка еще маленькая, и мало ли что может случиться.

Однако он всегда в точности выполнял свои обещания, поэтому немедленно послал двух слуг за Кенахом-раавитом, чтобы он приехал и принял в дар своему племени колодец и девяносто две овцы.

Кенах спустился с горы Кармил и через неделю мнился в сопровождении свидетелей. Он принял дар Иоакима, о чем была сделана соответствующая запись, а юноша, его племянник, играл на лире и пел нежным голосом. Потом Кенах поклялся Иоакиму в ночной дружбе:

— Если тебе или твоей жене, или твоему ребенку потребуется помощь, наши шатры — ваши шатры. Приходи к нам и живи среди нас.

Когда же он вернулся на свои пастбища, то тайно послал одну из раавитянок в Храм к наставнице девственниц Анне, чтобы она отдала ей за удачное прорицание драгоценные египетские украшения и еще чашу из Едомского сардиса и белую полотняную салфетку.

Все были довольны. И те, кто жил в домах, и те кто жил в шатрах.

Глава четвертая ОН

В Кохбе Иоаким и его словоохотливый брат Клеопа тихо разговаривали возле источника в тени шелковицы. Они называли царя Ирода не по имени, а «он» или «этот человек», да еще пару раз Иоаким сказал «едо-митянин». Давно привыкнув к осторожности, они примяли все меры, чтобы их не подслушали бесчисленные шпионы Ирода. Кому не известно, что Ирод любил чернить углем волосы, гримировать лицо, надевать одежду простолюдинов и бродить среди подданных кик. свой собственный главный шпион?

— При его необузданной натуре, — сказал Клеопа, — он на диво терпелив. Сколько лет он уже правит ними?

— Больше двадцати пяти.

Больше. Я бы даже склонил голову перед его политическим искусством и царской твердостью за то, что он дает Израилю мир и кое-какое благополучие, если бы от души не ненавидел его как тайного врага нашего Бога.

— Благополучие?! — воскликнул Иоаким. — Какое же это благополучие? Одна видимость! Дворец обогащается за счет хижин! На одеждах Государства кровь селян. Мир? Это римский мир, дарованный тем, кто сумел выжить в резне.

— Конечно, — согласился Клеопа, — уж мы-то никогда не забудем о нечестивом нападении на Священный Город, когда под его предводительством (хотя он делал вид, будто пытается сдержать их) ворвавшиеся к нам дикари обагрили мечи кровью стариков, детей и даже женщин. Мы никогда не забудем наших мудрейших, которых он казнил за преданность царю Антигону Маккавею, чьи сокровища теперь наполняют его сундуки. Сорок пять человек были казнены, и среди них мой дядя Финей. Время не смоет с его рук эту кровь. Но не кажется ли тебе странным, что все мы знаем о враждебном отношении «едомитянина» к Господу и ничего не можем с ним поделать, потому что почти невозможно поймать его на открытом нарушении Закона? Александрийские книжники, которых он нанимает, хитры, как лисы или как змеи.