Царь и Россия - [76]
Императорский период оканчивается приобщением нас к Западу. Разгородившись зачем-то Уральским хребтом на две России, мы подлинно становимся частью Европы и вступаем в семью «великих» держав и демократий, восприняв и войдя в мировой товарообмен и золотое обращение. Бюрократия всеми своими ведомствами смиренно подчинилась министру финансов, золотому тельцу, и составив и замкнув звено, мы выпутаться из золотой цепи не можем.
При таких новых и сложных направлениях, в горячий период европеизации Витте, на царство вступает юный Государь, и почти через тридцать лет богатейшая страна, имеющая все свое, способная при некотором усилии завалить Европу сырьем и учетверить золотой запас, сократить ввоз — оказывается с крупным долгом. На робкие одиночные просьбы помощи главному хозяйству — сельскому — Витте отвечает отказом, не дает ничего, и отдает все на фасад — индустрию, не дающую на экспорт — ничего.
Хозяйство бюрократии за 30 лет привело к так называемому оскудению, и в этом повинен не один Витте, а весь правящий класс, окружающий Государя. Ни одно ведомство, ни один сановник, ни общество, ни Дума, ни печать не протестует против этой политики: золото греет. Общество требует «культуры», и мы, «догоняя» Европу, втянуты в цивилизованный мир ценою долгов и убыточных договоров. Войдя в акционерную семью биржевой Европы, мы осуществили западную идеологию «града земного», но зато теряем свою независимость, свободу, силу и многое иное. Impera quia sunt divisi[160] — девиз бюрократии.
Мог ли молодой Государь бороться против течения, рубить причалы и давать ход назад?
Мог бы, ответим мы, если б около него был бы кто-нибудь русский, сильный, и если бы с ним было общество. Но мы знаем, что с Государем не было никого.
И осуждать прошлое нужно, так как не будь этого прошлого, не было бы настоящего, и в прошлых ошибках неповинны лишь две силы: Царь и народ деревенский. Все же остальное поголовно повинно. Против одинокого Государя и слепого в политике народа пошел стеной «золотой телец», и борьба с ним оказалась Государю не по силам. Западный культ мешка с золотом заслонил самосознание общества. «Чек» стал девизом мира, кроме Африки, Китая и закабаленной Индии.
Прежний Царь не был никому обязан. Современный Император обязан перед Западом, не имея в стране ни в ком иной опоры и сознавая экономическую слабость народа.
И на самом деле: у французов épargne[161], у немцев Sachwerte[162], — у нас при общине народ беден и запасов нет.
В России были два Государя, не считавшиеся ни с чем и ни с кем: Иван IV и Петр, и очевидно, что последний, увидав куда мы лезем и как поняли его желание поднять Россию господа Витте, Абаза и Рафаловичи, Туганы, Озеровы и прочие, — разорвал бы в клочья все планы финансовых авантюристов и все договоры и приказал бы всем отпустить бороду, а на границу выставил бы 5 000000 штыков. Возможно, что и г-н Витте и иные прочие болтались бы на виселице, а многие сановники и депутаты были бы биты батогами. И кто знает — не надел ли бы Петр I вновь бармы и шапку Мономаха; и тремя словами: «Я Царь России» не остановил ли бы вакханалию общества, доведшую до 1917 года, и не наказал ли бы он тех, — и прежде всего старых друзей немцев, — у кого учился «мещанству», не догадавшись, что учителя потребуют расплату натурой, то есть русской землей, которую он паки любил.
Признаем, что Государь Николай II не имел силы Петра I. Не имел и людей верных и послушных, какими были современники Петра.
Но было и иное: время ни при чем, и появление такой силы, как Петр, свет еще может увидеть. Но Государь наш следует заветам благородства предков; они щадят даже врага: входя в Париж и Берлин, щадят Францию и спасают Германию. Не сходясь во имя гуманности с Наполеоном, Александр I не идет на уничтожение Англии. Видя смуту внутри России, Государи не мстят и не давят врагов, ограничиваясь единицами осужденных.
Государь Николай II несет корону благородных, и на ломку, по примеру своего великого дерзновенного предка, не пойдет, да и одинокий не может помыслить — бороться с силой Европы. Он идет по течению, веря в культурное начало мирового движения, веря в порядочность общества и стойкость народа.
Государь полон желанием благоденствия народа, идет навстречу культурным начинаниям своих министров и общества и щадит и прощает ошибки.
Правда, сельское население при общине и при отсутствии всякого кредита хиреет. Правда — в среде народа не существует трудоспособного Mittel Stand’a[163], и отсутствие технических сил трудовой интеллигенции дает себя знать на количестве и качестве производства. Правда — покупательная способность народа ничтожна, но Государю глубокомысленно доказывается, что по «финансовым и экономическим законам», а главное, по политическим соображениям — мы иначе уже не можем, как продолжать строить громадное здание modern капиталистического хозяйства; Государю доказывают, что участие в мировом хозяйстве к тому обязывает — обязывают валюта, биржа, долги, — и что к «варварской» системе Николая I вернуться немыслимо. И самодовольный и малообразованный правящий класс, слепо подчиняясь вожаку Витте — на деревянных лесах и соломенной подстилке хиреющей деревни, замирающей в общине — продолжает
