Царь и Россия - [236]

.

Не раз в своих вдохновенных мыслях отец Иоанн объясняет стремление к развлечениям душевной пустотою, которая естественно возникает в человеке, когда он перестает жить серьезной жизнью.

«Что значит искать развлечений? — спрашивает он и отвечает. — Значит хотеть наполнить чем-нибудь внутреннюю болезненную пустоту души, созданной для деятельности и не терпящей быть праздною»[600].

Решительно осуждал отец Иоанн светское просвещение, которое возобладало у нас в последние два века над просвещением духовным под влиянием сближения с Западом: «Современное ложное просвещение, — говорил он, — удаляет от истинного Света, просвещающаго всякого человека, грядущаго в мир[601], а не приближает к Нему. А без Христа суетно все образование»[602].

«Учившаяся и недоучившаяся молодежь редко ходит в церковь, — говорит он в другом месте, — вообще не ведет дела воспитания своего духовного, считая его как бы ненужным и отдаваясь житейской суете. На это надо обратить внимание. Это плод гордости, неразвитости духовной. Считают посещение храма и богослужения общественная делом простого народа да женщин, забывая, что в храме со страхом служат вместе с человеками Ангелы и вменяют это себе в величайшее блаженство»[603].

Вот как сравнивает отец Иоанн современную ему светскую жизнь отошедших от веры и Церкви людей с настоящей жизнью — жизнью духовной, которой должны жить все подлинные православные христиане, не напрасно носящие это имя.

Не раз в своем дневнике наш великий пастырь возвращается к вопросу о пагубности развлечений, которым так любят предаваться современные люди. «Смотря на многоразличные развлечения людей, — говорит он, — на исключительные попечения о плоти, думаешь: есть ли в людях душа?

А если есть, то почему они не заботятся, не думают о ее спасении, ибо она предана бесчисленным грехам, которые составляют смерть ее, и смерть вечную? Есть ли вечная мука и вечное блаженство? А если есть, то отчего так мало стараются или вовсе нет старания избежать вечного мучения и наследовать вечное блаженство? Вот что меня удивляет. И еще: отчего людей не страшит страшный час смерти? Ведь не вечно же будем мы жить на земле. Когда-нибудь и до нас очередь дойдет, и нам скажут: обратитесь и вы, сыны человеческие, в персть[604], из которой созданы. О, рассеянность наша, гордость наша, пристрастие, пригвождение к земле! Грешники, думаете ли вы, что Богу нечем наказать вас? О, есть чем, есть чем! Это — геенна огненная, езеро огненное, тартар страшный, которого и сам сатана трепещет, червь неумирающий и скрежет зубов»[605].

«Говорят: не важное дело есть скоромное в пост, не в пище пост; не важное дело носить дорогие, красивые наряды, ездить в театр, на вечера, в маскарады, заводить великолепную дорогую посуду, мебель, дорогой экипаж, лихих коней, собирать и копить деньги и прочее; но из-за чего сердце наше отвращается от Бога, Источника жизни, из-за чего теряем вечную жизнь? Не из-за чревоугодия ли, не из-за драгоценных ли одежд, как евангельский богач[606], не из-за театров ли и маскарадов? Из-за чего мы делаемся жестокосердыми к бедным и даже к своим родственникам — не из-за пристрастия ли нашего к сластям, вообще к чреву, к одежде, к дорогой посуде, мебели, экипажу, к деньгам и прочему. Возможно ли работать Богу и мамоне; быть другом мира и другом Божиим, работать Христу и велиару[607]? Невозможно»[608].

А вот как резко отрицательно отзывается отец Иоанн о современной светской журналистике: «Во многих светских журналах и газетах, которых число умножилось до крайности, дышит дух земной, нередко богопротивный, между тем как христианин (в надежде) есть гражданин не только земли, но и неба, и должен мудрствовать и о небесном. Языческая древняя письменность была нередко, кажется, лучше и чище (Цицерон), возвышеннее по своему началу и побуждению, чем письменность иная народов христианских. Ипостасное Слово Отчее, Господа нашего Иисуса Христа, непрестанно и крепко оскорбляют христианские народы, которые должны были бы быть по преимуществу словесными, то есть богоподобными, существами — в устном и печатном слове, которое тратится во множестве попусту и даже к соблазну христиан, светскою письменностью отвлекаемых от чтения Слова Божия и писаний святых отцов. В преумножении льстивых словес уловляют и обольщают редакторы и издатели журналов и газет словесное стадо Христово. О, Слове Божий! Какой ответ дадим мы на Страшном Суде Твоем!»[609].

С большой душевной скорбью отмечает наш всероссийский праведник, как далеко отошли современные ему русские люди от высокого примера и святых обычаев наших благочестивых предков, создавших Святую Русь. «Где теперь чтение в домах богодухновенной Псалтири, — спрашивает он, — внушающей такую великую веру в Бога, такое крепкое упование на Бога в напастях, в болезнях, в бедах и скорбях, и такую пламенную любовь к Богу? Где чтение богодухновенных псалмов, которое было любимым чтением наших предков, не простых только, но бояр и самих князей? Нет его: зато нет во многих веры, упования христианского и любви к Богу и ближнему, а есть безверие, отчаяние, ненависть. Нет пламенной молитвы, нет чистоты нравов, нет духа сокрушения о грехах и умиления, нет