Царь и Россия - [19]

Вторник, 26 марта. Из Омска прибыл отряд из 100 человек красногвардейцев; это первые красные солдаты, прибывшие в Тобольск.

Вторник, 9 апреля. Большевистский комиссар, прибывший из Омска вместе с отрядом, потребовал, чтобы его допустили осмотреть дом. Солдаты нашей охраны отказались его впустить. Полковник Кобылинский очень обеспокоен, т. к. он опасается столкновения. Приняты меры предосторожности: патрули и парные часовые. Мы проводим беспокойную ночь.

Среда 10 апреля. Общее собрание нашей охраны, на котором большевистский комиссар предъявляет свои полномочия. Он имеет право расстрелять в 24 часа без суда всякого, кто будет противиться его приказам. Его впускают в дом.

Пятница, 12 апреля. Алексей Николаевич остается в постели, так как со вчерашнего дня он страдает от сильнейших болей в паху, как последствия от усилия. Он так хорошо себя чувствовал эту зиму. Только бы не было ничего серьезного.

Один из солдат нашего отряда, который был послан в Москву, сегодня вернулся и вручил полковнику Кобылинскому бумагу от Центрального Исполнительного Комитета партии большевиков с приказом подвергнуть нас еще более строгому режиму. Генерал Татищев, князь Долгорукий и графиня Гендрикова должны быть переведены в наш дом и находиться под стражей. Сообщают также об ожидающемся приезде комиссара с особыми полномочиями, который привезет с собой отряд.

Суббота, 13 апреля. Все те, кто жил в доме Корнилова: графиня Гендрикова, барышня Шнейдер, генерал Татищев, князь Долгорукий и мистер Гиббс (мой коллега мистер Гиббс присоединился к нам в Тобольске. Он, как и я, сопровождал Царскую семью в Екатеринбург), переезжают к нам. Лишь доктор Боткин и Деревенко оставлены на свободе. Страдания Алексея Николаевича увеличились.

Понедельник, 15 апреля. Алексей Николаевич очень страдал вчера и сегодня. Это один из тяжелых припадков гемофилии.

Среда, 16 апреля. Полковник Кобылинский, караульный офицер и несколько солдат произвели в доме обыск. От Государя отобрали кинжал, который он носил с черкеской.

Понедельник 22 апреля. Сегодня из Москвы прибыл с небольшим отрядом комиссар Яковлев. Он предъявил свои документы Солдатскому комитету и полковнику Кобылинскому. Вечером я пил чай у Их Величеств. Все обеспокоены, напуганы… В приезде комиссара чувствуется неопределенная, но действительная угроза.

Вторник, 23 апреля. В 11 часов приходит комиссар Яковлев. Он осматривает весь дом, потом идет к Императору и вместе с ним заходит к лежащему в кровати Алексею Николаевичу. Не имея возможности повидать Государыню, которая не была готова, он возвращается несколько позже со своим заместителем и вторично заходит к Алексею Николаевичу (он хотел, чтобы его помощник лично убедился в болезни ребенка). Выходя, он справился у коменданта, много ли у нас имеется багажа. Касается ли это отъезда?

Среда, 24 апреля. Все мы очень перепуганы. У нас чувство, что все нас забыли, что мы предоставлены самим себе, на милость и немилость этого человека. Возможно ли, чтобы никто не попытался сделать даже малейшую попытку спасти Царскую семью? Где же все те, кто остался верен Императору? Почему они запаздывают?

Четверг, 25 апреля. Около трех часов, когда я проходил по коридору, я встретил двух рыдающих слуг. Они говорят мне, что Яковлев объявил Государю, что он его увезет. Что же происходит? Я не смею войти без зова и иду к себе. Вскоре Татьяна Николаевна стучится в мою дверь. Она вся в слезах и сообщает мне, что Ее Величество просит меня прийти. Я следую за ней. Императрица одна, очень взволнована. Она сообщает мне, что Яковлев был прислан из Москвы, чтобы увезти Императора и что отъезд назначен сегодня ночью.

— Комиссар уверяет, что никакого вреда Государю не будет причинено, и, если кто-нибудь пожелает его сопровождать, он не будет этому препятствовать. Я не могу допустить, чтобы Император ехал один. Его хотят удалить от его семьи, как тогда… (Императрица намекает на отречение Государя). Они хотят заставить его сделать нечто плохое, вызвав у него опасение за жизнь его близких… Император им необходим, они прекрасно понимают, что только он один представляет Россию… Вдвоем мы будем сильнее сопротивляться, и я должна быть при нем в этом испытании… Но маленький еще болен. Если произойдет осложнение… Боже мой! Какое страшное мученье!.. Это первый раз в моей жизни, что я не знаю, что мне делать; я всегда чувствовала вдохновение перед тем, как принять какое- нибудь решение… А теперь я не знаю, что мне делать… Но Господь не разрешит этот отъезд, он не может осуществиться, он не должен состояться… Я уверена, что сегодня ночью тронется лед… (во время ледохода в течение нескольких дней река бывает недоступна для судоходства, нужно было ждать несколько дней для возобновления судоходства).

В этот момент вмешивается Татьяна Николаевна:

— Но, мама, если отец неизбежно должен ехать, нужно все-таки что- нибудь решить.

Я поддержал Татьяну Николаевну, сказав, что Алексей Николаевич чувствует себя лучше и что мы будем хорошо за ним ухаживать.

Чувствовалось, как сомнения раздирали душу Ее Величества, она шагала туда и назад по комнате, она продолжала говорить, но больше сама с собою, нежели с нами. Наконец, она подошла ко мне и сказала: