Царь-гора - [20]

Обрадовавшись соседству стойких аборигенов, Федор попытался выяснить, имеется ли среди них шаман, но ничего не добился. Они то ли не хотели его понимать, изображая незнакомство с русским языком, то ли делали вид, что непосвященным чужакам к их языческой духовности доступа нет. Впрочем, могло быть и иное объяснение. Над юртами, как кресты над церквами, возвышались телевизионные антенны, а на двух прилепились спутниковые тарелки. Федор разочарованно рассудил, что духовная основа здешних язычников все же повредилась в результате столкновения с цивилизацией и искать ему тут нечего. Вероятно, где-то в глубине гор эта основа еще сохранялась в первозданной младенческой чистоте, но для путешествия в горы было слишком холодно.

Курайская и Чуйская степи, между которыми расположился Усть-Чегень, отличались от прочего Алтая, и горного южного и степного северного, отвратительным климатом. Зимой до минус шестидесяти, ночные заморозки ковали землю до середины июля. К началу августа в горах принимался за работу осенний маляр, расплескивал из ведра свои краски. Федору с непривычки было жутковато в этой полупустыне. Над головой круглый год сияло солнечное небо, а под ногами на много метров вглубь уходил вечномерзлый грунт, по берегам рек превращавшийся в топь. Дед Филимон стращал пыльными бурями и экономией воды, по ночам же из степи доносился голодный вой волков. Хотя у этих-то, по мнению Федора, еды хватало вдоволь: в горах, кроме овечьих и козьих стад, паслось множество разной добычи, вокруг поселка днем шныряли зайцы и рыли норы сурки. Однажды он с изумлением встретил тушканчика — зверек услышал его приближение и ускакал на двух лапах, заметая след длинным хвостом.

Аглая снова повстречалась Федору лишь неделю спустя, хотя все эти дни он нарочно ходил по поселку, украшая свою внутреннюю жизнь и медленное течение времени мыслью о ней.

От деда он узнал, что девушка работает в туристической лавочке, организующей конные экскурсии по окрестностям. Ходит за лошадьми, когда те простаивают без дела, выпасает в горах.

— Ладная девка, — со значением молвил дед. — Сирота сиротой, а толк знает. Ты, Федька, у себя в столицах невесту не завел еще?

— Я, дед, от них сбежал, от невест этих, — сказал Федор, почесывая за ухом серого сибирского кота Басурмана. — Дуры одни.

— Уж вижу, что сбежал, — прищурился дед. — А то хочешь, мы тебя здесь оженим? Оженим, мать, Федьку? — крикнул он бабушке Евдокинишне, тихо лежавшей за занавеской. Ответного слова от нее никто не ждал уже много лет, но дед Филимон привык вовлекать ее для порядка в разговор.

— Жениться я, дед, не хочу.

— Чего ж ты хочешь? — прямо спросил тот. — Просто так под юбки девкам лазать? Я в твоих годах уже дите нянчил и второго дожидался. А ты о чем думаешь?

Он вытряхнул из картонной коробки на стол маленькие костяные статуэтки, и, нацепив на нос очки, принялся рассматривать их.

— Я, дед, думаю о том, что жизнь слишком коротка и надо ее употребить с пользой.

— Это как, например? — Дед отвлекся от фигурок и, сдвинув очки на лоб, взглянул на внука.

— Например, в размышлениях о вечном и смысле бытия, — размечтался Федор. — Или вот о том, как и почему, и за какие заслуги нам даруется в этой жизни красота. А главное — кем. Невозможно же всерьез верить, что красота есть всего лишь продукт слепой жизнедеятельности безликих сил природы… Если не сказать вторичный продукт…

— Ну и какая в этом, Федька, по-твоему, польза?

— Безусловно, она есть, — с досадой ответил внук. — Но какая, этого я еще не придумал.

— Ну, думай, думай. К пенсии, может, чего надумаешь, — сморщился дед и стал укладывать фигурки в коробку. — Анархист ты, Федька.

— А я этого не скрываю. В отличие от тебя.

— Чего это я скрываю? — удивленно осведомился дед Филимон.

— Да то, что ты контрабандист. — Федор показал на коробку. — Вот она, статья дохода. А государству убыток.

— Какой ему убыток, забодай его вошь, — затряс бородой дед. — Я свой рубль, по сравнению с энтим государством, честно зарабатываю. А ты мне тут, Федька, политику не разводи. Я тебе в своем доме этого не разрешаю, понял?

— Понял. — Федор капитулянтски вскинул руки. Басурман спрыгнул на пол и стал тереться о ножку стола возле деда. — Кстати, о политике. Говорят, в ваших горах спрятано золото партии?

— Какой партии? — насторожился дед. — Советской, что ли? Которая ум и честь?

— Ее самой. Сдается мне, ее постсоветские бледные заменители в ваши края до сих пор не добрались. Да и золота столько не накопили.

— Это что ж, здесь скоро нашествие будет? Искать понаедут? Чего еще-то говорят?

Деду Филимону новость не понравилась, хотя, на взгляд Федора, авантюризма в характере ему было не занимать, и, надо думать, в молодые годы к тихой жизни он не стремился.

— Может, и не понаедут, — туманно ответил Федор. — Может, и нет никакого золота. Может, я всего лишь от скуки и томления заполняю собственное сознание коварными химерами?

— Погоди, Федька, — сказал дед, отпихивая кота. — Ты выражайся яснее. Какие там еще химеры? Это ты по девкам, что ли, таким манером сохнешь? Заговариваться вон стал. Ты с ихним коварством осторожней.