C-dur - [20]
Саша, сидевший на первом ряду, понял, что бабушка сядет рядом. Старческий запах, старческая болтовня – Господи, нет!
Бабушка села.
Ничем от нее не пахло.
Взглянув на нее сбоку (маленькие дряблые щеки, впадины у беззубого рта, бесцветные губы), он отвернулся к окну. Он вспомнил вопрос Роди: «Ты кем хочешь стать»? – «Экономистом». Юношеские мечты преданы? Или есть шанс стать тем, кем хотел стать? Хватит ли сил и решимости?
– Милый мой, – послышался старческий говорок, – у тебя счастливый билетик?
Вернувшись в воющий, набирающий скорость троллейбус, на изрезанное дерматиновое сиденье, к бабушке в темно-синем платке, он ответил ей коротко, без эмоций:
– Нет.
Он знал – это только начало. Бабушка не отстанет.
– В следующий раз, значит, будет. Ты молодой, тебе счастье положено. А я вот на пенсии, не покупаю билеты. Далёко ли едешь?
– До «Северной».
Он настроился на вежливое общение с бабушкой, по возможности с использованием двух слов – «да» и «нет».
– Я дальше, до «Сада Дзержинского».
Очень за вас рад. И за себя.
– К невесте, чай, едешь?
– Да.
– Парень видный. Как девушку звать?
– Вика.
– Вика? Ой, милый мой, я ж тоже Вика. Вот оно как.
Бабушка разволновалась. Суетливо поправив платок, она убрала под него выбившуюся белую прядь.
– Вот оно как, – повторила она. – Знатная девка?
– Да.
– Я, милый мой, тоже была – ух! Вся деревня по мне сохла. Вышла я за Алешку Зайцева, за плотника нашего. Сын первый родился, Петенька, в двадцать третьем. Саша потом, Павлик. Все воевали. – Бабушка сделала паузу. – Всех немцы убили. Двое обратно приехали, родненькие, а Павлика, младшенького, не нашли. Плакала я долго, все слезы выплакала. Снова вышла замуж. Дочка у нас родилась, Танечка. Трое внуков. К младшенькой еду, к Поличке, пока силы есть. Годиков-то много уже, годики нас не жалеют.
– Я тебе, милый мой, не мешаю? – вдруг спохватилась она. – А то болтаю тут все, а ты, чай, устал слушать бабку?
– Нет.
Он сказал правду.
У него ком стоял в горле. Ему было стыдно.
Следующие пятнадцать минут он с интересом слушал бабушку. Она много повидала – революцию, Гражданскую войну, Великую Отечественную. Такие воспоминания надо записывать, ибо однажды наступит день, когда не останется никого, кто помнил бы белых и красных, коллективизацию, индустриализацию, сталинские репрессии, трепетное ожидание новостей с фронта. Бабушка рассказала, как в их деревне немцы расстреляли четырех стариков, отказавшихся рыть окопы, как насильно сгоняли в колхозы, как ее старшему брату дали «десять лет без права переписки», – это была история. История одной жизни, история миллионов. О чем расскажет он своим внукам? О Горбачеве и перестройке? О Ельцине? О ГКЧП, бандитских разборках и либерализации цен?
Троллейбус подъехал к «Северной».
– Я выхожу, – сказал он.
– Да, милый мой, да.
Бабушка встала и тоже пошла к выходу:
– Солнышко нынче. Пройдусь. Подышу свежим воздухом, уж недолго осталось.
Они вышли.
– До свиданья, – сказал он. – Может, все-таки на троллейбусе?
– Я уж как-нибудь потихонечку, помаленечку. Оно ведь как – если на печке лежать, силы скорей кончатся. Надо косточками старыми двигать, чтоб не ржавели. Спасибо, милый, что со старой поговорил, вспомнила жизнь. А Вике скажи, чтоб за тебя держалась. Я пожила, знаю. С Богом!
Бабушка перекрестила Сашу.
Смутившись, он посмотрел вокруг (кто-нибудь видел?) и пошел дворами к дому, в котором жила Вика.
Вика и Лена снимали квартиру в старой кирпичной пятиэтажке. Там была странная планировка, с милой совдеповской оригинальностью. В комнате – не больше четырнадцати квадратов, в Г-образном коридоре – десять, а на кухоньке даже вдвоем тесно. Они жили здесь третий год, их все устраивало. Хозяйку они видели раз в месяц. Они спали на одном диване, ели за одним столом, обе были не сахар, – даже странно, что не поссорились. По мелочи цапались, не без этого, но чтобы по-крупному (как ссорятся женщины) – нет. Они даже ревность могли обратить в шутку. Лена неровно дышит к Саше? Вот ведь зараза! Как на нее обижаться? Она жизнерадостна и беззаботна. Разбрызгивая энергию, она просто относится к жизни и ждет того же от окружающих. Она обожает компании, громкие дискотеки, секс, а учеба у нее на втором или третьем месте, что не мешает ей быть хорошисткой.
Саша подошел к двери, обитой доисторическим дерматином, и нажал на кнопку звонка. Кнопку залили известью лет двадцать назад, а дерматин треснул как кожа мамонта.
Ему открыла Лена.
– Привет! – бодро сказал он.
Отметив, что ее длинная майка едва доходит до середины бедер и что под майкой на ней только трусики, он почувствовал сладостное томление духа, смешанное с тайной надеждой. Он чувствовал это при встрече с каждой красивой девушкой и не мучился угрызениями совести, списывая все на мужскую природу. Что он может поделать? Красота Лены порочная, вызывающая. Она чем-то похожа на Шэрон Стоун из «Основного инстинкта». Она блондинка с серо-голубыми глазами, которая смотрит на тебя так, словно хочет тебя. Однако не следует обольщаться: это ее фирменный взгляд для всех без исключения мужиков.
– Привет! – поздоровалась Лена. – Вика моет голову.
«Что после Bentley? Смерть от скуки? Или желание править миром?»В каменных джунглях нет места жалости и состраданию. Здесь потеряны ориентиры и идеалы. Здесь нет Бога. Здесь деньги и власть значат много, а искренность – мало. Здесь животные носят маски, а балом правят инстинкты. Как стать счастливым? В чем смысл жизни? Как не погибнуть в гонке со временем? Эти вопросы актуальны как никогда. Учительница и учитель, бизнес-леди и бизнесмен, – они живут здесь. У каждого из них своя тропка. Они влюбляются и расстаются.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.