Бывшие люди. Последние дни русской аристократии - [85]

Брат Владимира Сергей участвовал в обороне Москвы. Его мобилизовали в июле 1941 года, осенью и в начале зимы он участвовал в строительстве оборонительных сооружений вокруг Москвы. Следующим летом он оказался под Сталинградом и проделал вместе с Красной армией весь путь до Берлина, получив множество медалей. Он никогда не подвергался репрессиям, а после войны исполнил свою мечту и стал писателем.

Пока один брат сражался против иноземных захватчиков, другой сражался за собственную жизнь. Главной проблемой для всех советских граждан во время войны был голод, для лагерных заключенных это был вопрос жизни и смерти. Условия жизни в ГУЛАГе с началом войны ухудшились: нормы выработки были увеличены, а рацион питания сокращен. «Враги народа» нередко подвергались дополнительным репрессиям. Смертность в лагерях росла, достигнув в 1942–1943 годах наивысших значений за всю историю ГУЛАГа. Не менее 352 560 человек, почти четверть всех заключенных, умерли в 1942 году. Всего в 1941–1946 годах там погибли более двух миллионов.

Вскоре после перевода в Свияжск Владимир заболел пеллагрой, широко распространенной в ГУЛАГе болезнью, вызванной недостатком незаменимых аминокислот ниацина и триптофана. Она вызывает поражение кожи, диарею, бессонницу; в тяжелых случаях болезнь приводит к параличу, деменции и в конечном счете к смерти. Большую часть того года Владимир провел в лагерном лазарете. До самого конца он верил, что поправится.

24 ноября умер отец Владимира. В ответ на известие он писал:

Милая мама, конечно, я ждал вести о смерти папы. Но все равно это так печально. Когда я оставлю вас, я соединюсь с ним, зная, что навсегда. Но ты, моя дорогая старушка, живи, живи до моего возвращения.

Анна выжила и прожила еще тридцать лет; она умерла в Москве в возрасте девяноста одного года, но сына больше не увидела.

В последние недели 1942 года питание в лагерях еще ухудшилось. Целый месяц заключенным приходилось довольствоваться пищей совсем без жиров. Владимир стал думать о неизбежном. «Нужно рассчитывать на худшее, – писал он Елене, – если выскочу, будет чудо! Пеллагра ужасная вещь. <…> Душка моя! Мы должны встретиться. Должны, но когда? Я, делая календарь на 1943 год, все загадывал число. Не может быть, чтобы я здесь загнулся, и моя жизнь уже кончилась для воли. Неправда, я выгребу. Так, так еще хочется любить тебя».

В начале 1943 года Елена получила извещение, что Владимира вскоре должны освободить. Но потом пришло письмо от Софьи Олсуфьевой, двоюродной сестры Владимира, которая попала в Свияжск в декабре. Она ухаживала за ним в последние недели его жизни. Она сообщила Елене о его уходе, пользуясь эзоповым языком: напрямую писать о смерти было нельзя: «А в субботу, 6 февраля, неожиданно, утром, его отправили с этапом, но зато он теперь вместе со своим отцом. Представляю, как вы огорчитесь, что он отсюда уехал… Целую вас всех нежно, и от него прощальный привет». Через месяц Софья тоже умерла. В 1956 году советское правительство признало все обвинения против Владимира безосновательными и он был официально реабилитирован.

Тетка Владимира Эли Трубецкая была третьим членом семьи, умершим в том же месяце. Трое ее сыновей – Андрей, Владимир и Сергей – были на фронте, с ней в подмосковной деревне оставался младший, восьмилетний Георгий. Как и многие, Эли в годы войны оказалась в отчаянной бедности. Ей приходилось ходить по деревням, выпрашивая еду; добрые люди подавали пару картофелин или морковок и несколько кусочков хлеба. Несмотря на бедственные обстоятельства, Эли дала приют беженке и заботилась о ней. Когда женщина узнала, что ее приютила бывшая княгиня и жена врага народа, она стала шантажировать Эли; тогда та наскребла немного денег и уговорила ее держать язык за зубами. В конце концов беженка донесла на Эли в НКВД, мол, та говорила, будто жизнь при царе была лучше. Эли арестовали в январе 1943-го, она едва успела сказать старушке соседке, что произошло, и попросить ее разыскать дочь Ирину, которая была в туберкулезном санатории, и попросить ее позаботиться о маленьком Георгии. Эли увезли в Бутырскую тюрьму, где 7 февраля она умерла от тифа. Маленький Георгий, также болевший в это время тифом (их комнаты кишели вшами), к счастью, выжил.

В январе 1942 года Анна Сабурова шла по обледеневшей улице, поскользнулась и упала. Она попыталась встать, но не смогла. Анна пролежала так несколько часов, зовя на помощь, но никто из прохожих не остановился. Наконец несколько человек сжалились над ней, ее уложили на санки и отвезли домой. Анну даже пытались устроить в больницу, но свободных коек не оказалось. Павел как мог помогал ей из Царицына, заботливые соседи навещали ее каждые несколько дней и приносили поесть.

Ксения, узнав об этом, едва не лишилась рассудка. Ей невыносимо было знать, что мать прикована к постели, а она не может помочь; она была в ужасе от мысли, что Анна умрет до того, как кончится срок ее заключения. Ксения написала в НКВД, прося разрешения вернуться к матери. Она просила помилования, утверждая, что мать непременно умрет, если она как можно скорее не вернется. Ответа она не получила. Осенью 1942 года Ксения начала обдумывать план побега, чтобы нелегально вернуться к Анне во Владимир, однако оставила эту мысль, поскольку была слишком слаба. У нее по нескольку дней не бывало твердой пищи, она страдала головокружениями и обмороками. Наконец в марте 1943 года ей сообщили об окончании срока, но из-за военной разрухи она смогла достать билет на поезд только в сентябре.