Бывшие люди. Последние дни русской аристократии - [76]

Чарльз Килиберти, шофер американского посла Джозефа Дэвиса, привез на дачу Молотова, в 1937 году председателя Совнаркома, госпожу Дэвис, урожденную Марджори Мерриуезер Пост, светскую даму и наследницу огромного состояния. Дача Молотова была значительно больше поместья госпожи Дэвис на Лонг-Айленде, еду там подавали более обильную и разнообразную, а в гараже Молотова стояли шестнадцатицилиндровый «кадиллак» и несколько «паккардов» и «фордов». Как и другие богатые иностранцы, жившие в СССР, госпожа Дэвис захаживала в Торгсин, чтобы купить произведения искусства, антиквариат и мебель бывших дворян. Она была допущена в секретные хранилища, набитые золотом, серебром и драгоценными камнями, которые предлагались на продажу. Когда Дэвисы покидали СССР, советские официальные лица подарили им пару китайских ваз из шереметевского дворца в Останкине.

Спецраспределители, автомобили с шоферами, дачи, санатории на Черном море, особые школы и пионерские лагеря для детей: новый правящий класс советской России вел такой образ жизни, какой рядовые граждане и вообразить не могли. Люди, однако, были не вовсе слепы относительно образа жизни начальства: «Коммунисты в Москве живут как баре, ходят в соболях и с тростями в серебряной оправе». «Вот цель уничтожения уравниловки. Создать классы: коммунистов (или прежних дворян) и нас, смертных». Советская элита решительно отвергала эти обвинения, в качестве коренного отличия себя от царской элиты указывая на то, что они не владеют всеми этими вещами, а только имеют к ним доступ.

Среди тех, кто был допущен в этот избранный круг, был модный американский фотограф Джеймс Эббе, побывавший в СССР в 1932 году. В опере он сидел рядом с советскими начальниками и их женами в роскошных платьях, которым постоянно «целовали ручки»; он посетил московский ипподром, который оказался таким же «снобистским» и «фешенебельным», как любой ипподром Европы; подолгу засиживался в шикарном баре гостиницы «Метрополь». Бар пользовался популярностью среди дипломатов, журналистов и западных туристов благодаря своему джазовому оркестру и красивым, элегантно одетым официанткам. По свидетельству Эббе, большинство этих женщин были дочерьми бывших аристократов и богатых предпринимателей. Свободно говорящие по-английски, по-французски и по-немецки, они вынуждены были работать в этом баре в качестве приманки ОГПУ. Ничто, однако, не могло сравниться с парадными раутами, которые давала госпожа Литвинова, жена наркома иностранных дел. Гостей доставляли на лимузинах с шоферами в ее особняк на Спиридоновке, где десятью годами раньше молодые Голицыны и Шереметевы устраивали вечера со своими друзьями из АРА. Госпожа Литвинова встречала приглашенных наверху огромной парадной лестницы, протягивая для поцелуя руку в перчатке.

Но самые странные впечатления, которые получил Эббе в Советском Союзе, были от посещения «Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев». Бывшие террористы собирались в городском особняке «в атмосфере аристократического клуба прошедшей эпохи, с частным рестораном и картинной галереей, где была большая коллекция фотографий, рисунков, картин и гравюр, посвященных царской тюрьме, многие из которых были подлинными произведениями искусства». Эббе отобедал с членами общества, и они отвезли его в загородный дом общества, который располагался в усадьбе Шереметевых Михайловское. Ему устроили экскурсию по усадьбе с ее замечательными соснами, чистейшими прудами и ухоженными газонами; старые амбары были отданы детской колонии; крестьяне жили в тех же избах, только служили теперь не Шереметевым, а членам общества. За цветами ухаживал старый садовник, оставшийся с шереметевских времен.

Когда Эббе осматривал большой барский дом, у него возникло ощущение, что прежние владельцы покинули его накануне. Все было в превосходном состоянии, дом с изысканной мебелью, очаровательным музыкальным салоном и огромной библиотекой, отделанной темным деревом, где на полках стояли в кожаных переплетах издания английской и французской классики, источая «дух культуры старого режима». Спали члены общества в кроватях с балдахинами; множество небольших железных кроватей было припасено на случай «чрезвычайного притока бывших революционеров во время летних отпусков». Гонг призывал их к обеду. «Аристократы революции усаживались вокруг круглого стола красного дерева. Когда я занял свое место за этим пролетарским столом короля Артура, я обратил внимание, что этим большевистским рыцарям и благородным дамам прислуживают крестьяне, одетые в ливреи с гербом общества политкаторжан: зарешеченное тюремное окно в венке из кандалов». Рядом с Эббе восседали знаменитые участники революционного движения, старые и седые. С одной стороны сидел Василий Перовский, брат Софьи Перовской, повешенной после убийства Александра II. Напротив – Михаил Фроленко, проведший в тюрьме двадцать четыре года. «Все время обеда эта небольшая компания смеялась, шутила и рассказывала занимательные истории о кровавом терроре революционных дней».

Уходя, Эббе заметил маленькую седую женщину, сидевшую на балконе. Это была Вера Фигнер, революционная деятельность которой началась еще в 1870-е. Она разрабатывала план покушения на Александра II и была приговорена к смертной казни, которую заменили двадцатилетним тюремным заключением. Публикация ее воспоминаний после революции принесла ей всемирную славу. Эббе никак не мог связать образ непреклонной террористки с симпатичной восьмидесятилетней старушкой в кружевном чепчике, погруженной в вышивание. Разоткровенничавшись, старушка шепнула ему: «Мы не за это боролись».