Бывшие люди. Последние дни русской аристократии - [71]

Большинство арестованных были приговорены к ссылке, однако для многих, включая отца и сына Дурново, причастность к этому делу означала расстрел. Варя Трубецкая была приговорена к трем годам ссылки; ее отец получил пять лет лагерей, которые были заменены ссылкой. В апреле 1934 года Владимир и Варя в сопровождении нескольких агентов ОГПУ были отправлены пассажирским поездом в Андижан.

Андижан служил важным перевалочным пунктом на Великом шелковом пути, пока его не разрушил Чингисхан; он расположен в центре Ферганской долины у подножия Памирских гор – «крыши мира». В те годы это был городок с семьюдесятью тысячами жителей, зелеными парками, театрами, кино, базарами, хлопковыми фабриками и огромной пивоварней. Это был многонациональный город, где жили узбеки, бухарские евреи, русские, украинцы, татары и армяне. Большинство узбекских женщин носили паранджу из темно-синего или золотого бархата.

Когда Эли узнала, куда высылают мужа и дочь, она стала собираться за ними следом. Распродала большую часть фамильных вещей, заняла денег у родственников и в мае 1934 года отправилась в дальний путь. Это было впечатляющее зрелище: Эли на восьмом месяце беременности, окруженная шестью детьми в возрасте от восьми до девятнадцати, со множеством узлов и старых чемоданов. Они нашли жилье у местного узбека, который согласился сдать им половину дома. Через месяц после приезда Эли родила Георгия.

Хотя он по-прежнему был лишенцем, Владимир без труда нашел работу в ресторанном оркестре, играл и в государственном театре Узбекистана. Вместе с несколькими друзьями они создали джазовый оркестр и давали концерты. Зарабатывал он мало, должен был играть ночь напролет, и такая жизнь его изводила. За вычетом обязанности регулярно отмечаться в местном НКВД (как стало называться ведомство с середины 1934 года), Владимир мог делать, что хотел.

Владимир и Эли заново устроили семейную жизнь в Средней Азии, совершенно непохожую на жизнь в России. Владимир усвоил некоторые местные обычаи: отказался от стульев и сидел на корточках, вместо европейского костюма носил вышитую тюбетейку и длинный халат, который надевал поверх галифе, обувался в ботики с обмотками. Они с Эли свели знакомство с соседями узбеками, болтали и курили с ними во дворе. Старшие дети работали, младшие ходили в школу. В выходные они гуляли по горам, ловили рыбу или отправлялись в местный парк культуры и отдыха, с его аттракционами, пивной и плавательным бассейном. Со временем Владимир смог скопить денег на покупку предметов роскоши: швейную машинку для Эли, велосипед для детей и радиоприемник.

Когда Владимир был дома, он писал на кухне, а дети бегали и играли вокруг него. Его перу принадлежат несколько рассказов, навеянных красотами экзотического мира Средней Азии (из которых был напечатан только один, и то под псевдонимом, поскольку они не вписывались в каноны советской литературы того времени), и воспоминания «Записки кирасира» о своей офицерской жизни до революции. Единственный экземпляр воспоминаний, к счастью, сохранился, и они были впервые напечатаны в 1991 году. Владимир часто писал письма любимому племяннику. Он потчевал его рассказами о своем джазовом оркестре с безумным пианистом-кокаинистом, о прекрасных женщинах, с которыми флиртовал в дороге, и проститутках, фланировавших между столиками в табачном дыму.

Эти письма и рассказы, а также свидетельства всех, кто его знал, рисуют его человеком несгибаемого духа. Владимир был полон радости жизни: шутливый, остроумный, игривый, даже глуповатый, счастливый муж и отец, музыкант, писатель, охотник и путешественник, вечный оптимист, даже когда для этого не было никаких оснований, он мечтал после ссылки поселиться на берегу Черного моря.

Владимир Голицын вышел из Бутырской тюрьмы в конце 1933 года. Все очень обрадовались его возвращению в Дмитров. Все, кроме невесты его брата Сергея, Клавдии Бавыкиной. Сергей познакомился с ней, когда работал на осушении болот. Она была из простой рабочей семьи, которые неплохо устраивались при советской власти: делали карьеру, хорошо зарабатывали и жили вполне комфортно. Более того, они верили власти и ее вождям, верили сообщениям о «саботажниках» и «врагах народа» и были убеждены, что в тюрьме оказываются только настоящие преступники. Члены обеих семей были против брака Сергея и Клавдии. Семья Сергея находила Клавдию «некультурной» и надеялась, что он найдет себе пару из своего круга. Семья Клавдии опасалась, что, выйдя замуж за «бывшего человека», она подвергнет опасности не только себя, но и остальных. Один из родственников даже грозился донести на Сергея, если он не перестанет видеться с Клавдией. Сергей долго мучился, не зная как поступить. Опасаясь за будущее Клавдии, он пытался уговорить ее бросить его, но она решительно заявила, что готова разделить его судьбу. Они обвенчались в маленькой церкви в переулке между Пречистенкой и Арбатом весной 1934 года. Клавдия оставила девичью фамилию: так было безопаснее; обсуждали возможность Сергею взять ее фамилию, но он отказался. Лишь немногие члены семьи пришли на свадьбу и небольшую вечеринку в квартире родителей Клавдии.