Быть здесь – уже чудо. Жизнь Паулы Модерзон-Беккер - [24]

Шрифт
Интервал

.

В том ли дело, что моделям нужно было много платить? Сознательный ли это шаг? Эта здоровая, спортивная, симпатичная, крепкая немка увлекается нудизмом и любит свое тело. Написать себя обнаженной – вот и всё. Никакого самолюбования, только работа. Просто нужно это сделать. Перед зеркалом или по фотографии. Просто нужно разобраться. Не знаю, осознавала ли она, что она – первая. По крайней мере на картинах у нее, обнаженной, вид всегда радостный.

Рильке, «Реквием»:

К тому же в них ты знала толк, в плодах:
и, разложив перед собой по мискам,
их наполняла весом своих красок.
Ты видела и женщин как плоды,
и их детей, что, изгнаны из чрева,
вдруг обретают форму естества.
И на саму себя смотрела так же:
очистившись от платья, будто плод –
от кожуры, ты, к зеркалу приблизясь,
в себя впускала взгляд; и он, сторонний,
рек не «вот это – я», но «это – есть».

Есть две загадочные фотографии обнаженной по пояс Паулы. Они сделаны почти одновременно, летом 1906-го. С них Паула написала два обнаженных автопортрета с янтарным ожерельем, фронтальных, протокубистских. На ней венок из маргариток. Руки-тюльпаны согнуты; в одной она держит какой-то плод, другую подняла к плечу. Мощная, улыбающаяся сила.

Я назвала фотографии загадочными, потому что мы не знаем, кто их сделал. Они сняты в спокойной, безусловно доверительной и в то же время серьезной и рабочей атмосфере: это сеанс творческой работы. Взгляд Паулы внимательный, доверчивый и ясный.

Смелая гипотеза приписывает фотографию Рильке[44]. Но мне трудно представить этих двоих, чопорно обращающихся друг к другу на «Вы», избегающих не то что секса, но флирта – нет, я не могу себе представить: она обнажена, он одет, щелк. Но гипотеза забавная. Паулу и Рильке влекло друг к другу. Оба знали, чего они ищут и чего хотят: писать, заниматься живописью, обрести одиночество, ухватиться за него и творить. Тем, что они одновременно сбежали от своих супругов, они дали понять, что никто не может от них ничего требовать и никакие устои не могут сбить их с пути[45]. Впрочем, может быть, двое друзей, двое художников и могли сделать такие снимки.

Официальная версия, та, которую указывают в каталогах, гласит, что эти фотографии сделала Герма, сестра Паулы. Но в этом случае придется предположить, что у молодой гувернантки в 1906 году был фотоаппарат – невероятная роскошь. Некоторые думают, что фотографии сделал Вернер Зомбарт, бородатый социолог, с которым Паула познакомилась у Гауптмана в январе 1906 года и который, время от времени навещая ее в Париже, мог стать ее любовником. Почему бы тогда и не тот болгарин? Паула написала прекрасный портрет Зомбарта, а не прекрасного болгарина – его лица мы не знаем…

А еще эти фотографии мог просто сделать Отто. Но и тут мне сложно представить, что эта пара в вечных любовных терзаниях спокойно снимает такие откровенные кадры.

Сохранились ее снимки, отпечатки на серебряной пластине, сделанные летом 1906 года. Она, настоящая, ее острая грудь, большой живот, округлые плечи, легкая улыбка и темный янтарь на белой коже.

Третьего сентября 1906 года Отто снова предпринял попытку забрать жену из Парижа: «Дорогой Отто. Ты скоро приедешь. Но я должна тебя просить: сжалься над собой и надо мной, избавь нас от этого испытания. Оставь меня, Отто. Я не хочу, чтобы ты был моим мужем. Не хочу. Прими это. Перестань терзать себя. Отпусти прошлое. Я прошу тебя, устрой жизнь так, как подсказывают твои желания и стремления. Если тебе всё еще нравятся мои картины, пожалуйста, выбери, какие ты хочешь себе оставить. И не пытайся больше вернуть то, что было. Это только продлит муку. Я должна снова – в последний раз! – попросить у тебя денег. Вышли, пожалуйста, пятьсот марок. Я сейчас уезжаю за город, поэтому отправь их, пожалуйста, Б. Хётгеру, дом 108 по улице Вожирар. Я собираюсь позаботиться о том, чтобы обеспечить свое существование. Благодарю тебя за всё хорошее, что ты мне дал, – больше я ничего не могу сделать. Твоя Паула Модерзон».

Девятое сентября, новое письмо: «Дорогой Отто. Я написала то грубое и резкое письмо от громадной досады. В Базеле я узнала, что ты ничего не сказал маме о причинах наших разногласий, хотя должен был. А потом из писем Курта я узнала, что ты перекладываешь ответственность за свою нервозность на мои плечи, но уж это никак не моя вина. Ты же рассказывал мне, что твой медовый месяц с Эленой прошел похожим образом. Я не хотела от тебя детей, но это было временно, я нетвердо стояла на ногах. В том письме выплеснулось мое возмущение твоими обвинениями. Мне жаль, что я его написала. Если ты не бросил меня окончательно, скорее приезжай, и мы попробуем сойтись вновь. Тебе покажется странной перемена моего настроения. Просто я, несчастное человеческое существо, не знаю, по какой дороге мне идти. Всё это обрушилось на меня, и я, несмотря ни на что, не чувствую своей вины за это. Я не хочу мучить никого из вас».

Шестнадцатое сентября. Паула и Отто погружены в обсуждение практических вопросов ночевки. Может, ей снять ему комнату? Или лучше мастерскую? Собирается ли он выслать заранее постельное белье, и если да, пусть заодно пошлет ее любимое теплое одеяло, в клетку.


Рекомендуем почитать
Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек

Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .


Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.