Быть вместе - [5]

Утреннее солнце поднималось выше в небо, жара одурманивала, вокруг, насколько мог видеть глаз, волнами тянулся песок. Были только песок, обжигающее голубое небо и случайные группы выбеленных солнцем скал.

Вопреки воле Харриет глаза у нее начали закрываться. На суровых губах Рауля появился намек на улыбку, поскольку она постепенно, не отдавая себе отчета, с все большей естественностью приваливалась к его груди, что он ей и предлагал сделать.

Харриет проснулась в середине дня, когда свет уже был слепящим. Она на мгновение растерялась и зажмурилась, так как ожидала увидеть знакомый туалетный столик розового дерева и акварели, висящие на стене ее спальни. Но вместо этого перед ней была кучка пальм, вокруг был бесконечный песок, а она сама с недопустимой фамильярностью привалилась к французу, одетому в просторное арабское одеяние.

— Я уснула, — сказала она, отодвигаясь от его удобно согнутой руки. — Больше такого не случится.

— Это не имеет значения, — с оскорбительным пренебрежением неторопливо сказал он, спустившись с седла. — Я таким образом перевозил больных туземцев на гораздо большие расстояния.

Харриет язвительно смотрела на него, но он, по-видимому, совершенно не замечал ее раздражения и даже имел наглость взять ее руками за талию и спустить на землю. Она отпрянула от него, так что у нее закружились юбки, а Рауль, перекинув седло через плечо, зашагал к ближайшей пальме и уселся в ее тени. Скудный оазис окружали белые скалы и низкорослый кустарник, и Харриет, сидя на раскаленном валуне, кипела от злости. Один день пути привел их к еще одному оазису. И было бы точно так же, если бы она и ее отец могли продолжать двигаться. Если бы ее отец оказался крепче, то к этому времени они благополучно были бы на пути к Хартуму. А вместо этого она вынуждена терпеть общество мужчины, который относится к ней с демонстративной небрежностью. Валун, на котором она сидела, был невыносимо горячим, Харриет хотелось пить, она устала, ее тело болело от постоянного движения лошади, а Рауль не спеша завтракал печеньем и финиками, и рядом с ним лежал бурдюк с водой.

Рауль вздохнул. Девушка была настолько упряма, что могла оставаться на палящем солнце весь день, если он не попытается улучшить ей настроение. Когда он подхватил ее за осиную талию, снимая с лошади, он подумал, что прошло уже много времени с тех пор, как он получал удовольствие от такого приятного занятия.

— Вам нужно попить и поесть, иначе у вас не будет сил продолжать путь, — заговорил он с несвойственным ему терпением.

Харриет вела внутреннюю борьбу с собой. Она не хотела иметь ничего общего с мистером Бове, однако здравый смысл говорил ей, что нельзя все время оставаться без еды и воды на солнцепеке и дуться. Она с неохотой подошла и, сев на приличном расстоянии от него, с ледяной вежливостью приняла печенье, финики и воду. Пока она ела, Рауль установил палатку в тени, которую смог найти, раскатал персидский ковер и постелил его внутри. Усталое тело Харриет мечтало о том, чтобы удобно устроиться на этом ковре, и она тайком следила за Раулем, чистившим лошадь. В его движениях была выпущенная на волю сила, которая напомнила ей грацию и свирепость могучего животного. При дневном свете его черные волосы приобрели голубой отблеск, а худое лицо с волевым подбородком и искусно вылепленными губами выглядело более неприветливым, чем когда-либо.

— Вы пересмотрели свое решение отдыхать под открытым небом? — повернувшись к ней, спросил Рауль, а Харриет быстро отвернулась.

— Здесь столько же тени, сколько мне доставалось в эти последние несколько недель.

Харриет не могла этого видеть, но в его глазах появилось непроизвольное восхищение.

— Возможно, но у вас был запас сил, на которые можно рассчитывать. Теперь их нет. Предлагаю вам отдыхать, насколько это возможно.

Харриет мечтательно смотрела на вход в палатку.

— Отдых продлится всего несколько часов, в пустыне он должен быть лишь минимально необходимым.

— Тогда пойду отдыхать, — сдержанно сказала она, презирая себя за слабость собственного тела.

Его рот скривился в улыбке, и на короткое мгновение, пока она шла к палатке и входила в ее благодатную тень, Рауль выглядел почти доступным. Чтобы свободнее дышать, Харриет с удовольствием расстегнула блузку, застегнутую под горло, потом сняла высокие, с застежками, сапоги, которые были такими мягкими в Челтнеме, а в пустыне оказались такими неудобными, и, полностью расслабившись и вытянувшись на чудесном персидском ковре, закрыла глаза. Но они почти немедленно открылись, потому что на нее упала платная тень.

— Как вы посмели, сэр!

Она мгновенно села, позабыв, что пуговицы ее блузки расстегнуты и виднеется кремовая белизна грудей.

— Я говорил вам, — пожал плечами Рауль, — что будет неудобно в такой маленькой палатке.

— Вы не сказали, что будете делить ее со мной!

— Харриет стала на колени.

— Моя оплошность. Я посчитал, что положение абсолютно ясное. Я напряженно скакал, и сон мне необходим. С большим неудобством для себя я приготовился делить с вами свое спальное помещение.

— Я, мистер Бове, не готова делить его с вами!