Быт русского народа. Часть 7. Святки - [26]

Судя по разнообразию переряживаний, нельзя утвердительно сказать, какие из них были употребительнейшие. Говорят, что бука, коза, медведь, яга-баба, плясуны и дорожные люди употреблялись всего чаще. Бука наряжался всех забавнее: лицо его было обмазано сажею, голова обставлена рогами, уши обернуты лохмотьями, руки из соломы, ноги толстые и кривые, тело обвивалось чем-нибудь косматым, с привешенными бубенчиками; во рту он держал раскаленные уголья и из оного выпускал он дым. Коза шла за букою, одетая в вывороченный тулуп, и кричала «бя»; за нею неповоротливый, в лаптях медведь с палкою и ревел. Его вел литвин в своем народном платье; по его требованию медведь плясал и делал разные кривлянья. Яга-баба ехала в ступе, с костяными ногами, помелом заметала свой след и правила костылем. Зубы имела она черные и открытые, лицо старое, морщинистое; делала загадки и сама отгадывала. «Загадаю я загадку, красная девушка, отгадаешь — сбудется. Двое идут и двое несут, а сам треть поет». Или: «Два кольца водит один отец; кому на руку, тому всему конец. Не отгадала, красная девица! Венчание, красавица-душа, венчание!» Загадаю еще загадку: «Под лесом, лесом, пестрые колеса висят; девиц украшают, молодцов дразнят. — Не отгадала? Серьги. Еще загадаю загадку:

Бежит, летит,

На весь свет кричит:

Раздайтесь, расступитесь,

Меня спроситесь. (Сватовство).

Дарья с Марьей видятся, да не сходятся. (Потолок с полом).

Стоит баба на грядках, вся в заплатках; кто нейдет, всяк заплачет. (Лук).

Две Матрены, пять Филилеев, да десять Андреев. (Дровни) [40]

Красный кочеток по нашестке бежит. (Огонь).

Бык железный, хвост кудельный. (Огонь).

Стоит поп низок, на нем семьдесят ризок. (Репа).

Стоит мост на семь верст, на мосту яблоня, на яблоне цвет во весь свет. (Пасха).

Летит орел, несет во рту огонь, и позади его смерть идет. (Ружье).

Без окошек, без дверей полна церковь людей. (Огурец).

Шерстка с шерсткой сходится, по-вечерошнему хочется. (Сок).

Гни меня, ломи меня: у меня на макушке есть махнушка, в махнушке закрылось, то красным девушкам полюбилось. (Орехи).

Стоит рогатка, на рогатке мохнатка, в мохнатке сладко. (Орехи).

Кто таков, как Иван Ермаков: сел на кол, да поехал в огонь. (Горшок).

Бык ревет, хвост до небу дерет. (Колодезь).

Сутуленький, горбатенький все поле пробежал. (Серп).

Сивый конь через ворота смотрит. (Луна).

Выгляну в окошко, стоит репы лукошко. (Звезды).

И у нас, и у вас поросенок увяз. (Мох).

Четыре сестрицы под одной фатой стоят. (Стол).

Четыре сестрицы в одну лунку глядят. (Доение).

Загадаю загадку, закину за грядку, в год пущу, в другой выпущу. (Посев).

Выгляну в окошко, стоит долгий Антошка. (Угол).

Черная корова всех поборола. (Ночь).

Лезу, лезу по железу; лезу на мясную гору, сяду на деревянну беседку. (Верховая езда).

Стоит гора, в горе нора, в норе жук, а в жуке море. (Чугун, стоящий в печи с водою).

Мать толста, дочь красна, а сын под облака ушел. (Печь, огонь и дым).

Старый барин кусочками валит. (Овин).

Блоха быка родила. (Редька).

Два борова грызутся, промеж них пена валится. (Жернова).

Режу, режу, крови нету; еду, еду, следу нету. (Корабль).

Утка крякнет, берега звякнут, собираются детки к одной матке. (Церковь)» [41]

Загадки применялись к месту и обстоятельствам. Яга-баба [42] высказывая двусмысленно свои загадки, обращала их преимущественно на семейные дома. Если она замечала в них какие-либо недостатки или пороки, то никого не щадила. Яга-баба всегда ловко отделывалась от вопросов. Молодые люди подступали к ней и спрашивали: «Яга-баба, костяная нога! отчего болит голова?» — «Оттого, что болит сердце», — отвечала она. Ее дергали за косу и смеялись над нею.

Наряженные важничали и корчили знатных. К их толпе приставали плясуны. Сколько сладостных чувств в русской пляске! Это разговор сердца с сердцем, выражение мысли и желаний. Почтенные гости усаживались на скамьях и смотрели с невыразимым удовольствием на пляску, которая перерывалась на время переряженными. Входили дорожные люди, из всех опаснейшие для суженых. Это были нарядные с делом от матушек, чтобы высматривать и выведывать разговоры суженых. Они одевались попросту: холили с палкою в руке, в лаптях и дорожном кафтане. Лица имели подкрашенные; иные из них разыгрывали калек с поддельными горбами, привязав к спине решето или короб; иные были с отвислыми животами, поделанными из подушек, и с кривыми, уродливыми ногами. Дорожных людей расспрашивали про новости: где что слышно и издалека ли идут они? Угощали их и вновь спрашивали: куда теперь идут, как Бог привел их сюда? Дорожные отвечали: «Слыхали мы, матушка Ивановна, что сего дня вечер красных девушек у боярина Ильи Артамоновича, и мы незваные пришли погреться; да не прогневается хозяин, — говорили они и кланялись последнему в пояс». — «Без вас веселье не веселье», — отвечал хозяин. «Не нами оно начиналось, не нами кончится, — дорожные отвечали ему с поклоном. — Испокон века так ведется на Руси: где веселье, там девичье потешенье». — «Вестимо, добрые люди», — отвечал им хозяин. Сажал их на лавку, угощал вином. Между тем шли обиняком разговоры о суженых.